Вадим Волобуев - Боги грядущего

Черные пришельцы появились ниоткуда, закружились на лошадях, защелкали зубастыми челюстями. Держа поводья, они бросали на него жадные взгляды и ухали, а он озирался и твердил про себя: «Великий Лед, спаси и сохрани!». Головня знал: ничто не случится с ним, если не будет на то воли Творца. Пришельцы кружили и кружили рядом — ожившие истуканы на небесных зверях — вращали горящими глазами и скалили желтые клыки. Но если загонщик обращал на них взор, они тут же исчезали, как дым, и лишь слабые тени мелькали где-то сбоку. Когда же он вновь переводил взгляд на Красную скалу, они возвращались и снова кружили, невесомо плывя над тундрой.

Огонь посылал ему этих призраков. Он хотел отвратить Головню от цели, но загонщик продолжал идти с молитвой Льду на устах.

Потом он увидел тела вождя и Искромета. Они лежали на снегу, обратив в небо белые лица, а в обледенелых глазах застыло страдание. Загонщик остановился, зашептал обветренными губами заклятье от мертвецов, а те вдруг зашевелились и сказали ему с улыбкой:

— Вот и ты с нами, брат.

— Я не с вами, — промолвил Головня, пятясь от них. — Не с вами.

Колдун звал его с вершины Красной скалы: «Головня! Головня!».

Вождь кричал ему сзади:

— Ты — мои глаза и уши.

Неправда. Он был уже сам по себе.

Красная скала была уже совсем близко. Но Огонь не успокоился — он подломил Головне ноги, и тому пришлось ползти. Снегоступы слетели с ходунов, снег забивался в глаза, рот и уши. Головня сплевывал его, кашлял, вытирал лицо тыльной стороной рукавицы и продолжал лезть вперед.

Пот капал со лба, мешался с растаявшим снегом и стекал холодными солеными ручейками.

— Гай! Гай! — кричали пришельцы.

Головню трясло от их клича. Он хотел спрятаться, зарыться в снег, но эти голоса настигали его снова и снова. Черные ублюдки, они издевались надо ним, кичились своей неуязвимостью. Загонщик не мог их видеть, но чувствовал — они рядом.

Надежда, воспрянувшая было, вновь покинула его. «Простите все, кому причинил я зло, — зашептал Головня. — Прости меня, вождь. Прости, Отец Огневик. Прости, Искромет. Все простите! Видит Огонь (или Лед), я хотел принести вам добро. Судьба посмеялась надо мной, сделала отверженным. Нет в том моей вины, нет, нет и нет».

В ноздри его набивался снег, перед глазами плыл туман. Он больше не видел заветной скалы. Он вдыхал запах сырости и чувствовал влагу на языке.

«О вождь, — хрипел Головня. — Ты тоже полз через сугробы, у тебя тоже стыли запястья, а по спине стекал ледяной пот. От голода у тебя сводило живот, и горели истертые в кровь колени. О чем ты думал в свои последние мгновения — ты, погибший из-за глупой выходки никчемного мальчишки?».

И тут же нахлынули воспоминания:

Сполох говорил: «Хоть к колдуну в зубы». И чувствовалось — не пустые это слова. Он и впрямь хотел, чтобы Головня убрался к колдуну. Искра вторила ему: «Убирайся к чародею».

Нет, она не говорила этих слов. Но сейчас все спуталось в голове, перемешалось, и он уже не знал, где правда, а где сон, злые духи играли с ним.

«Дайте мне доползти до скалы.

Дайте мне припасть к ней.

Дайте мне умереть под ней.

Разве я прошу так много?».

Из мутного марева, из душного тумана стекали образы родичей: могучего Светозара, задумчивого Жара, говорливого Сполоха, мудрого Пламяслава, суматошного Огонька. И вождя. Они выскальзывали из дымных глыб, словно подводные пузыри, и тут же блекли, плющились, разлетались ошметками. А над ними скакали на конях черные пришельцы и хохотал колдун. И расхаживал, подбоченясь, плавильщик Искромет. Он говорил с улыбкой: «Добрую весть я вам принес». А за ним, как жеребенок за матерью, семенила Искра.

Головня полз меж каких-то жилищ, слепо тыкался головой в земляные стенки, скреб коленками по острым камням. Где же она, заветная скала? Он видел перед собой стену, неровную бурую стену, подпиравшую небо. Он полз к ней и старался не думать, что будет дальше.

Пришельцы не отставали, Головня замечал их краем глаза, видел черные кривляющиеся фигуры, но всякий раз, когда поворачивал к ним голову, они исчезали, рассеивались без следа.

— О Пламяслав, помоги мне!

Он уже не знал, кому возносить молитвы. Огню? Льду? Все стало призрачным и неопределенным. Вчерашний податель благ мог оказаться злобным духом, а недавний враг — приятелем. Мир стал обманчив, нестоек и зыбок. Скала, бывшая когда-то столь далекой, выросла перед ним, нависла где-то рядом, поглотила весь свет.

Наверное, это и было его предназначение: увидеть Красную скалу, притронуться к ней, ощутить кончиками пальцев ее шершавую поверхность. И умереть. Теперь он понял, что не встретит колдуна. Возможно, его и нет совсем, а есть только Головня и Красная скала. Богам было угодно свести их вместе.

Знакомые с детства звуки окружали Головню: сопение лошадей, тявканье собак, скрип снега под полозьями. Ноздри наполнял дым от костра, а еще вонь от выдубленной шкуры и сладкий аромат копченого мяса. Все это обтекало его, кружило в дурмане. Он не знал, правда это или ложь: быть может, Огонь смущал его соблазнами, морочил голову блаженными грезами, чтобы он, Головня, отступил и сдался. Загонщик уже не был ни в чем уверен.

И вот она, скала. Он уткнулся в нее, прислонился боком, потерся щекой о колючий край. Он выполнил то, для чего был рожден. Он нашел Красную скалу.

«Примите меня, небожители, — воззвал он. — Примите, демоны земли и неба, примите, духи предков! Спокойный и чистый, я иду к вам».

— Ты кто такой?

Голос у бога был сипловатый, сварливый, будто не творец, а старая баба говорила с загонщиком. Хотя зачем ему голос? Он входит прямо в душу, говорит мыслями, ворошит нутро.

Головня не знал, что ответить.

В самом деле, кто он такой? Загонщик? Но загонщики живут в стойбище, а он ушел неведомо куда.

Разведчик? Разведчики ищут медвежьи тропы, а Головня искал колдуна.

Какая стыдоба: на простой вопрос он не мог подобрать ответа. Сказать «человек»? Глупо, глупо…

— Я — Головня… из общины… Отца Огневика…

Затверженное с младых ногтей заклинание выплыло само собой, без всякого усилия.

Мать повторяла ему в детстве: «Попадешь к чужакам, говори: ты — Уголек из общины Отца Огневика». Старшие женщины твердили: «Помни, что ты — Уголек из общины Отца Огневика». Пламяслав наставлял: «Твоя семья — это твоя община. Помни, что ты — Уголек из общины Отца Огневика».

Так говорили все.

Но он уже не был Угольком. Теперь его звали Головней.

Пусть бог тоже знает, кого он встретил. Пусть судит его по величию общины. Ведь он — ее часть. Когда-то был ею.

Головня видел: бог склонился над ним. Был он морщинист и дряхл, из гнилозубого рта тянуло зловонием, дышал тяжело, с легким присвистом, будто в груди у него была дыра. Таким он явился перед ним, вершитель судеб мира.