Вадим Волобуев - Боги грядущего

— Кто это?

— Это мы, мама.

Слезящимися глазами она различила в полумраке три милых ее сердцу лица.

— Сынок? О-ох, тяжко мне… Не могу пошевелиться. Ты чего здесь?

— Пришел помочь тебе. Я и сеструхи. Мы все тут.

— Ох, как же вы… детки мои добрые… никто не отважился, а вы… Дайте расцелую вас.

Они кинулись друг другу в объятия, даже мальчишка захлюпал носом, хоть и старался сдержаться. Дети зашептали наперебой:

— Мы тебя тут не оставим… все уйдем… как Искра ушла… только сани нужны… без них никак…

Слезы стекали по щекам Рдяницы, она целовала своих детей — одного за другим, горячо и страстно. Потом отстранилась — не время было для ласк, надо было действовать. Но что сделать? Убежать к Павлуцким, по примеру Искры? Или уйти в тайгу, на авось? Нет, она поступит иначе.

— Доченьки мои любимые, помогите подняться. К девкам пойду. А ты, Костровик, слетай за ножом. Да смотри на сторожей не нарвись. От загона-то держись подальше. Встретишь кого — говори, по нужде вышел, да заплутал. Ну, беги.

Мальчишка смотрел на нее, открыв рот, и не двигался с места. Хлопнул себя по щеке — раздавил комара.

— А сани что же? — спросил он.

— Не нужно их. Останемся здесь. Верь мне, сынок. Так будет лучше.

Костовик кивнул и, вскочив, помчался в родительское жилище. А Рдяница, опираясь на дочерей, заковыляла в женское жилище.

На пологом склоне огромным зрачком мигал огненный круг. Внутри него шевелился утонувший в полумраке табун — каурые, пегие и вороные кобылицы охраняли прикорнувших жеребят, а над ними то тут, то там вздымались головы коней: выпрастывались из темноты, крутились туда-сюда и снова исчезали в скопище тел. Небо треснуло и разверзлось бурлящими красками — алой, белой, желтой. Призрачный свет полился на дремлющее в сумерках становище. Рдяница вскинула голову, прошептала сквозь зубы: «Помоги мне, Огонь! О, помоги же мне, Огонь!».

Костровик был скор — прибежал к женскому жилищу даже раньше, чем туда доковыляла Рдяница. Стоял, взбудоражено приплясывая, как горячий скакун. В руке его темнели резные деревянные ножны изумительной работы. Жар ладил их для себя, расстарался, любовно выведя каждую черточку — огненные зигзаги, ледяные конусы, череп с устрашающим оскалом: намек на участь тех, кто выступит против владельца. Доделать не успел — внизу, на самом острие, было еще много пустого места.

Рдяница, узрев сына, всплеснула руками:

— Быстро же ты, пострел. Постой здесь покуда. Да кричи, ежели кто вздумает войти.

Дочерей она отослала в отцовское жилище, велев не высовываться. Затем ступила внутрь.

В темноте льдисто переливались остывающие угли, словно капли с бушующего красками неба. Могуче гремел в провонявших дымом мохнатых стенах старушечий храп. Рдяница нащупала воткнутую рядом со входом лучину, запалила ее от углей, осмотрелась.

— Вставайте, девки!

Раздались сонные возгласы, перепуганная Варениха, перестав храпеть, завопила:

— Кто тут? Кто тут? Изыди, нечистый, прочь, прочь…

В неверном свете лучины всклокоченная, исполосованная черными от грязи морщинами Рдяница и впрямь смахивала на пришельца с того света.

— Не узнали, девоньки? — ухмыльнулась она.

— Рдяница, ты что ли? Никак Сполох смилостивился? Освободил тебя?

— От него дождешься, как же. Сама вызволилась, а теперь вот к вам заявилась.

Девки и старухи подступили к гостье, окружили ее полукольцом. Варениха крикнула своим:

— Огонь-то раздуйте, не видно ни Льда… — Потом придвинулась к Рдянице. — Да точно ли ты? Не дух ли к нам заявился? А то смотри, заклятье страшное наложу, неснимаемое.

— Да я это, я. Вот хоть пощупай.

— Ну тогда проходи к очагу. У нас там вареные голени с вечера остались. Горивласа, вытащи-ка…

— Некогда нам сидеть. Пришла я, девоньки, вот зачем: узнала, что Рычаговы на наших злоумышляют, хотят извести. Надо родичей подымать.

Присутствующие озадачились.

— Это как же? Собрание что ли созвать? — боязливо спросил кто-то. — Так там нас не послушают…

— Хватит, наболтались уже. Сами управимся. Кто со мной?

— Прежде расскажи, что задумала. Куда мы попремся среди ночи?

— Родичам кровь вскипячу, чтоб очнулись от дремы. Клич брошу.

Пламя лучины так и прыгало в расширенных от страха глазах женщин. Точно Огонь, вдохновляя на подвиг, рассыпался искорками по зрачкам, воспламенил умы, разжег тлевшие надежды. Но они еще колебались. Привыкшие лишь вздыхать и жаловаться, они со страхом вслушивались в слова подруги.

— От вас мне многого не надо, — продолжала Рдяница. — Бегите по жилищам да вопите, что Рычаговы на Сполоха напали. Остальное — моя забота.

— Да неужто ж напали? — ахнула Варениха. — Вот нечестивцы-то!

Рдяница, улыбнувшись, вытащила из костра горящее полено. В трескучем пламени ее волосы зашевелились как огромные черви.

— Бегите, девоньки, бегите. Спасайте род.

И девки понеслись, голося, перепуганными птенцами рассыпались по становищу, а Рдяница, подняв над собой горящее полено, направилась к жилищу Сполоха. Костровик двинулся за ней, судорожно тиская в ладони ножны.

Снизу, от загона, послышались изумленные голоса:

— Эй, бабы! Что стряслось? Чего орете? Медведя что ль увидали?

Рдяница даже не обернулась — приблизившись к жилищу помощника вождя, ткнула горящим поленом в шкуру, натянутую меж перекрещеных лесин. Приказала сыну:

— Встань-ка, милый, у входа. Если кто полезет, ножом его. Да бей без пощады! Нечего миловать.

Сын оторопел. Спросил:

— Да как же это, матушка? Живого человека?

Мать не ответила ему — двинулась вокруг жилища, ведя по нему пылающей деревяшкой. Глаза ее бешено таращились, с лица не сходил жуткий оскал. Ворсинки на шкурах вспыхивали и гасли, выгорая черной полосой.

В жилище послышались возгласы, оттуда на четвереньках выполз Сполох в камусовом нательнике.

— Бей его! — завизжала Рдяница. — Бей, сынок, не жалей!

Костровик очнулся от оцепенения, выхватил нож — чуть изогнутое вдоль краев, лезвие оранжево сверкнуло в свете занимающегося пламени.

— Бей! Чего ждешь? Вот он, вражина, мучитель проклятый!

Сполох устремил взгляд на мальчишку, изумленно моргнул и кинулся обратно в жилище. А Рдяница, подскочив ко входу, бросила внутрь горящее полено.

— Вот тебе, изверг! Сгори без остатка!

Изнутри потянуло дымом, в стенки что-то несколько раз глухо стукнулось.

— Не выпускай его, сынок! — орала Рдяница, прыгая как ряженая плясунья. — Не выпускай!

Кончик ножа в руке Костровика задрожал. У мальчишки сделалось странное, каменно-дикое лицо. Рдяница завертелась, точно Отец на камлании, задвигала головой, бегая взглядом по прелой земле. Потом увидала что-то, с радостным криком бросилась туда, подняла камень — неровный, белесый, с острыми краями. Осколок стены древних.