Вадим Волобуев - Боги грядущего

А по стойбищу уже несся утробный, мучительный вой, и носились верещавшие тени, и вспыхивали тут и там смоляные факелы.

— Наших, наших бьют!

— Кто тут? Горивласа, ты, девка?

— Пылан, поднимайся! Буди своих. Дядю Светлика тормоши…

— В топоры, братья! В топоры!

— Ааааа! Измена, измена!

— Пришельцы?.. Хто напал-то? Хто, а?

Из жилища снова выскочил Сполох — теперь уже с длинным ножом в руке. За собой он тащил растрепанную, полуодетую девицу. С грозным рыком он бросился на Костровика, отбил его робкий удар и мазнул лезвием по шее и плечу мальчишки. Костровик, вскричав от боли, опрокинулся навзничь, начал кататься, выгибаясь дугой. А Сполох поскакал прочь, не выпуская девку.

— Сынок! — взвизгнула Рдяница.

Камень выпал из ее рук. Не помня себя, она подбежала к сыну, рухнула на колени, завыла. Ладони ее сделались мокрыми и липкими.

— Сынок, живой? Скажи что-нибудь.

Костровик кашлял и захлебывался кровью. Подбородок его с начавшим пробиваться русым волосом почернел, будто измазанный сажей. Глаза смотрели изумленно и жалко.

Рдяница обернулась к жилищу — то уже полыхало, дыша в ее сторону жаром и дымом. В кругу света проявилась исхоженная, вся в следах, суглинистая земля с пепельными россыпями оленьего мха и подсохшими лепешками навоза. Торчала из сумрака, упираясь концом в землю, ошкуренная рукоять кожемялки.

Трясущимися руками Рдяница пыталась зажать Костровику рану, прижималась к ней губами, звала на помощь.

— Эй, кто-нибудь! Люди! Несите кору… клей… О великий Огонь, где Ты? Приди, защити… Костровик, милый, живи, слышишь? Живи!

Но Костровик уже не слышал. Глубокие слюдяные глаза его гасли, темно-зеленые, как свежий мох, зрачки смотрели в одну точку. Рдяница неотрывно глядела в его лицо, словно пыталась взглядом удержать сына на этом свете.

Из полыхавшего жилища вылезла, сипло кашляя, какая-то девчонка. Поползла, вся в дыму, к Рдянице, захрипела, вытаращив налитые кровью глаза, и рухнула без сил.

К Рдянице подбежал кто-то, запричитал в ухо:

— Беда-то, беда-то какая! Как жить-то теперь? Не хворью унесенный, а своими же, соседями, лишенный жизни… О, батюшки мои, что за горе! Глаза им выдрать, языки повырывать, руки-ноги пооткусывать, сволочам таким…

Рдяница подняла глаза. Над ней, заламывая руки, раскачивалась Варениха. А за ее спиной, шагах в пяти, мялось несколько родичей. Со всех сторон, привлеченные зрелищем пожара, спешили общинники, кто-то волок кадки с водой.

— Никак до смерти убили? — прогудел сутулый, нескладный Пылан.

Рдяница покосилась на него, промолвила едва слышно:

— До смерти. — И горько усмехнулась. — Вот оно как — от Огня-то отрекаться. Свой своего режет. Все, все виновны! Каждый, кто Господа предал!

— Верно молвит! — выкрикнул кто-то. — Как пришла Наука, житья не стало.

— Истинно! — откликнулись другие. — Рычаговы скоро на шею сядут… В мертвом месте копаемся, а покос в разгаре… С соседями разругались… И пришельцы напирают. Все за наши грехи.

Из толпы вперед протиснулась Зольница, мачеха Сполоха. Увидев лежащее тело, всплеснула руками.

— Горе, ой горе!

Рдяница хищно ощерилась, ненавидяще процедила:

— Твоего чрева плод! На всех вас отныне проклятье. И на тебе, и на пасынке твоем ублюдочном.

Та онемела от ужаса. Стояла, вытаращившись на Рдяницу, и молчала, не в силах вымолвить ни слова.

А Рдяница отпустила голову сына, поцеловала его в лоб и, тяжело поднявшись, вдруг бросилась на Сполохову мачеху.

— Давай, милая, выцарапай ей бесноватые глаза! — закричала Варениха, тоже кидаясь в драку.

Пылан подбежал к ним, начал разнимать. Другие охотники тоже не остались в стороне. С превеликим трудом волчиц растащили.

— Доберусь еще до тебя, — выдохнула Рдяница.

— Тьфу на тебя, — злобно откликнулась ее противница, выплевывая клок волос.

Люди смотрели на них, переговаривались:

— Свой — своего, дожили…

— Рычаговы наколдовали, не иначе.

— Сполох-то где? Никак удрал…

— Не понять. То спасать его надо, то ловить…

— А, пропадай душа. И так все вкривь и вкось.

— Смутные дни, неверные. Наше дело — сторона.

— А кто ж Рдяницу освободил? Может, повязать ее надо, а мы ушами хлопаем.

— Ты погодь. Может, так надо? Может, проверка это?

Рдяница медленно отвернулась и сказала Пылану глухим голосом:

— Неси его в жилище.

Охотник подошел к телу ее сына, взял его в охапку и двинулся вслед за Косторезовой женой. Зольница же так и осталась стоять возле пылающего жилища — всклокоченная, остервенелая, с перекошенным лицом.

Проходя мимо древних руин, Рдяница увидела Зарянику — та сидела на растрескавшихся, усыпанных каменной крошкой, ступенях, испуганно притянув голые коленки к большой, не по-девичьи тяжелой, груди, и мелко дрожала, глядя на происходящее большими круглыми глазами. Косторезова жена остановилась, сверкнула очами.

— Держи вертихвостку. Вот кто всему виной! Через нее зло идет!

Несколько мужиков кинулось к чужачке. Заряника юркнула было в шкурницу вождя, ее вытащили оттуда; извивающуюся, ухватили за руки и за ноги, понесли к Рдянице.

— Что делать с мерзавкой?

Баба сощурилась, посмотрела в побелевшее лицо девки.

— Привяжите ее к саням, да покрепче.

Страшно закричала Заряника, когда Артамоновы, злорадно ухмыляясь, начали приматывать ее ремнями и толстым конским волосом к длинным кладовым саням. Местью вождя грозила и яростью Науки, но державшие ее лишь посмеивались: «Ишь, елозит, засранка. Охмурила Головню, теперь злобствует. Кончилась твоя власть, негодница. Ныне Огонь снова всему голова».

А Рдяница посмотрела на нее и пошла дальше, положив сухую желтую ладонь на окровавленную грудь мертвого сына, прямая и сухая как межевая палка.

Откуда-то из полумрака навстречу ей вынырнуло несколько Рычаговых во главе с Пеплом. Тот был бледен и взъерошен, крикнул Рдянице срывающимся голосом, бросая взгляды на догорающее жилище Сполоха:

— Где сестра? Что с нею?

Ровдужный, с бахромой, нательник его задрался, обнажив тощее брюхо, узорчатые ходуны были измазаны глиной. Рдяница не ответила — повернулась к своим:

— И этого хватайте! Во имя Огня и духов света.

Мужики, кровожадно урча, ринулись на охотника. Рычаговы бросились наутек, а помощника вождя повалили и принялись лупить что есть силы.

— Вот тебе, Ледовый прихвостень! Получи, отродье мрака! Сдохни, проклятый!

Мир перевернулся в глазах Пепла. Боль затопила все тело. Он орал, прикрывая голову руками, сжимался в комок, а охотники продолжали бить его, вымещая весь страх, накопившийся за долгие дни.

— Я же свой, свой! — кричал он, катаясь по земле. — Что делаете?! Своего бьете?

— Какой ты свой, поганец! — гремели мужики. — Все вы, Рычаговы — нечестивцы. Лгуны и клятвопреступники…