Елена Асеева - Сквозь сон [СИ]

И как только сидения приняли этот полулежачий вид, двигатель в машине слышимо завелся. Сам автомобиль неспешно тронулся с места, также как прежде транспортное средство бабки Лины, поехав задним ходом вперед. Двигаясь не быстро, машина достигла ближайшего перекрестка (завершающего дома в этом первом ряду), и, сдав назад, повернула налево, тотчас прибавив в скорости и уже направившись вперед передним ходом.

Здесь дома поместились лишь по правую сторону от улицы, по которой ехала машина. Их, как оказалось, однотипность постройки, вместе с тем придавала удивительный уют самому поселку. По пять домов в улице образовывали четыре таких ряда, и, соответственно сам поселок пересекало четыре продольных и три перпендикулярных им дороги, чье асфальтное полотно поражало собственной ровностью и гладкостью. Зарясь в такие продольные улочки, я приметил только две машины стоящие напротив дверей дома, и всего-навсего трех людей, неспешно по ним прогуливающимся. Одной из которых оказалась молодая женщина, ведущая за руку малыша. Вероятно, люди, живущие в поселке, уже разъехались или находились в домах.

Продольная улица, по которой мы ехали, миновав последний ряд домов, направилась сквозь зеленое поле растительности местами (тик-в-тик, как красочные пятна) украшенной розовыми, голубыми и белыми полянками цветов. Рельеф земли тут стал вновь неровным, хотя овраги, как и кряжи, на этом равнинном пространстве смотрелись с меньшим количеством возвышений и впадин, а сама асфальтированная дорога сохраняла свою плавность, изредка слегка приподнимаясь над общим уровнем земли.

Вскоре, впрочем, перед нами появилась трасса, в которую несколько расширившись вошла дорога. Эта трасса была очень широкой, и когда машина, повернув направо, выехала на нее, я, слегка вытянув шею, оглядел ее, прикинув и ассоциативно соотнеся сами размеры с не менее как шестиполосным шоссе. Хотя на полотне данной трассы не просматривалось знакомой разметки, ни сплошной линии, ни двойной сплошной, ни даже прерывистой, лишь по обеим обочинам находились полуметровые бетонные бордюры. Так, что понималось, перейти ее пешеходу будет проблематично. Не виделось привычных дорожных знаков ограничения скорости, предупреждающих о приближении к перекрестку, или светофору. Наверно, трассу совсем недавно отреставрировали или проложили, подумал я. Потому и не успели нанести разметку, оно как гладкость ее полотна смотрелась идеально ровной, ну! и поставить дорожные знаки.

Мне хотелось спросить у улыбающегося Горясера о моей догадке по поводу дороги. Узнать, почему на машине нет руля, и каким образом она управляется, так как раньше не встречал подобного транспортного средства. Но автомобиль внезапно и крайне резко набрал скорость, довольно приличную для такой старушки так, что я предположил, двигатель в ней, как и вообще устройство, ничего не имеет общего с Пежо 403.

От деда Лины, поглядывающего на дорогу, сквозила такая очевидная радость, по-видимому, он был счастлив оттого, что у него хорошая жена, красивая внучка, да и вообще он жив, смотрит в приоткрывшееся окошко двери, а ветер легонько колеблет его белокурые волосы. Я, молча, зарился на Горясера, поражаясь его радости, улыбке, не понимая, почему ощущаю в его обществе собственное неблагополучие.

Не то, чтобы горе, невзгоды, потери, а именно духовное неблагополучие. Человека, которого любили, но который сам не умел никогда дарить заботу, тепло, попечение, замкнувшегося в собственном эгоизме, а потому потерявшего удивительность чувств, эмоций, переживаний.

Всего того, без чего мир становится серым!

Человека, который внезапно соприкоснулся с теми ощущениями во сне и словно прозрел, открыл глаза, захотел все это чудо пропустить через себя.

Впрочем, поглядывая на Горясера, я, одновременно, чувствовал стыд и угрызение совести. Потому как собственным согласием прокатиться с ним мог подвести Виклину, Лину, Линочку. Мог навредить ей и даже опозорить. Ведь я не знал, где и на кого она учится, и учится ли вообще, как говорит, общается с близкими, друзьями. Да и в карманах (которых в шортах не оказалось и вовсе) не имелось и рубля, чтобы потом с остановки (как я сообразил) на трамвае доехать до университета, а после вернуться домой, в смысле в этот поселок.

А потом, я вспомнил, что сплю. И сам себя успокоил скорым пробуждением, которое избавит от проблем как Лину, так и меня.

Горясер, однако, улыбался и молчал не долго. Точно тот срок, что я его разглядывал, и обозначал свое место в собственном эгомире, он вспоминал пережитые мгновения счастья общения с Яглой. Тем временем за дверным окном автомобиля пересеченная местность, поросшая ярко зеленой растительностью с отдельными всплесками цветочных полян, не менялась. Впрочем, по левую сторону от дороги, где-то на стыке голубого небосвода, без единого белого пятнышка-облачка, просматривалась темно-зеленая полоса, представляющая собой, скорей всего, лесные массивы. Хотя те леса были покуда удаленными, потому и наблюдались лишь за счет насыщенности цвета собственных крон.

— Ну, что Лина, когда вы с Беловуком зарегистрируете свои отношения? — спросил Горясер, да столь неожиданно, точно поджидал, когда я расслаблюсь, так сказать, созерцанием природного ландшафта. — Земко говорит, ты лучшая на курсе в университете. И куратор тобой доволен. Он даже направил твои документы в научный совет, чтобы они без предварительного собеседования зачислили тебя в Адъюнктуру. А значит направление в стольный город нашей Тэртерии, Гардарику, у тебя, почти, на руках. Теперь осталось только заключить брак с Беловуком и тем самым поддержать выбор, который сделал комитет по подбору супружеских пар.

Он, наконец, прекратил излагать собственные предположения, и смолк, да посмотрел на меня несколько косо, не то, чтобы разворачивая голову, просто направляя, таким образом, взгляд, будто желая подглядеть за реакцией. Чего там говорить, реакция у меня была неоднозначная. И вряд ли я не выразил ее на лице Лины, сначала разозлившись при упоминание о браке с Беловуком, затем явив недоумение по поводу непонятного слова «Адъюнктура», а после, вновь рассвирепев на этот долбанный комитет, который шантажирует мое девочку (только мою) тем браком. Впрочем, я, почувствовав на лице косоглазый взгляд Горясера, моментально взял себя в руки и довольно ровно, насколько позволял мой взволнованный голос, протянул:

— Мы пока не решили. — Я так сказал, а сам подумал, что Линочка, наверно, тоже собирается стать врачом, поэтому ее и выдают замуж за Беловука.

Я повторил еще раз это имя — Беловук! и прямо-таки заскрипел зубами. Так мне хотелось надавать ему по морде. Ему! Этому комитету! И, естественно, косоглазаму Горясеру!