Валерий Строкин - Небесное Притяжение

Городок Игнатьев, напоминает старинную песенку из голубого детства: «Тот городок был мал, как детская игрушка, не знал он никогда ни бедствий, ни нашествий. На башне крепостной, ржавела молча пушка и стороной прошли маршруты путешествий»…

Для нас, чем дальше от современной цивилизации и её пряников, тем лучше.

Занавески затрепетали сильнее, заскрипели половицы, хлопнула крышка комода — в комнате объявилась бабушка.

— Пишешь, Толстой?

— Нет, закончил. Уже иду.

— Сам говорил: день рождения, день рождения, пять лет, — проворчала Раиса Тимофеевна.

— Говорил… — Я поднялся из-за стола, посмотрел в смеющиеся, добрые глаза и разбегающиеся вокруг, лучики морщин. У Раисы Тимофеевны глаза светлые, как августовское море.

— Пошли, кавалер, нельзя барышень заставлять ждать.

— Нельзя.

— Сегодня ты употребляешь лишь односложные предложения?

— Нет, просто я под впечатлением написанного и сегодняшнего дня.

— Хороший день, как раз для именин, — согласилась бабушка. — Когда будешь роман читать? — в слове роман, Раиса Тимофеевна сделала ударение на первом слоге.

Я пожал плечами и про себя подумал: «может и сегодня».

Входная дверь расположена со стороны сада и огорода. Возле малиновых кустов застыл Димка. Увидев нас, он с радостными криками понесся навстречу.

— Максим! Бабушка! Бабушка! — В его сомкнутых ладошах лежат ягоды, на бегу они подпрыгивают и часть срывается малиновыми метеоритами в траву.

— Вот, — Хвалей остановился напротив и протянул Раисе Тимофеевне ягоды.

— Я для вас собирал, такие вкуусные, — он облизал перепачканный соком черной смородины и алой малины рот.

— Пойдем, — я взял с ладони несколько ягодок, закинул в рот.

— Спасибо Дима. Спасибо, мальчик, — Раиса Тимофеевна погладила парня по голове. — Кушай сам ягодки, ешь витаминки, тебе надо расти.

— Я уже кушал, вкууусные. Много. Я уже вырос, скоро догоню брата…

Димка протягивает руки мне и бабушке, крепко впивается в ладонь.

— Они скоро приедут?

— Скоро.

— И Юля?

— И Юля. Ох и балует тебя девка.

— Не балует, бабушка, она хорошая.

— Хорошая, хорошая, — Раиса Максимовна отстала, чтобы запереть калитку, а мы с Димкой выходим на дорогу и медленно поднимаемся вверх, в конце поселка находится единственная остановка, редкая птица пролетает над ней, редко проезжает автобус, сказал бы Гоголь.

Димка нагнулся и подобрал несколько камешков. Подкидывая, начинает напевать:

Я крепче стискиваю его ладонь. В уши врывается свист ветра, вопли чаек и растущая перед глазами белая пена, блеск острых каменных зубцов. Удар! Пауза апокалипсиса и тишина разрывается от рева волн бьющихся о камни, шипенья пены, а нас засасывает в синюю, пузырящуюся глубь. Я крепче стискиваю руку, ведь обещал не оставлять…

— Максим!

— Ой извини, сделал больно?

— Нет, но ты так сжал. Ты такой сильный. Когда вырасту, я стану таким же как и ты?

— Конечно, обезьяна.

— Сам обезьяна! Я не обезьяна, у меня есть ты и бабушка!

— Хорошо, хорошо, ты не обезьяна…

Не желаю воспоминаний, все равно не могу найти объяснений. Просто так получилось. У небесного притяжения свои сроки.

В рое кипящих пузырей нас засосало в зеленую мглу, и когда возжелалось распахнуть рот и впиться в морскую зеленую плоть и заглотить её, с последним криком выплевывая из себя ворох пузырей, изумрудная тьма отпустила и вышвырнула в белой пене, на скользкое дно подземного грота. Помню, как обессилено лежал на скале и тело сотрясал озноб; рука в неистовой крепости сжимала кисть Димки, а он свернувшись калачиком блевал в пену…

— Димка, мы живы, о мой клоновый бог!..

— Максим, Максим, — Димка тянет за рукав, — кто такой, клоновый Бог?

— Ты где слышал?

— Ты сам говорил, — Димка подкинул вверх камешек, оглянулся назад:

— Надо бабушку подождать.

Остановились. Димка присел на корточки и пальцем стал что-то чертить в пыли. Возможно в нем открывается определенный талант художника импрессиониста.

Около трех ночи, усталый, до ожидания старухи с косой, я ввалился в дом Раисы Тимофеевны. Она ни о чем не спрашивала, всплеснула руками:

— Ребята? Оксана! Они пришли! Господи…что с ним?

— Я верила, что доберешься, — прошептала Оксана, возникая в дверях и бросаясь навстречу.

После того, как выбрались из грота, я все время нес Димку на руках, идти он уже не мог. На следующий день Хвалей не проснулся…

Он не просыпался три дня, и все три дня я ждал чуда…

Его пульс едва прощупывался, казалось что он умер. Бабушка заикнулась о летаргическом сне.

— Я читала, случаются такие вещи. Взять Николая Васильевича Гоголя, когда его решили перезахоронить и из гроба извлекли останки, то…

— Бабушка!

— Ой, молчу. И чего я брешу с дуру?

— Раиса Тимофеевна!

Душа Димки робко парила между небом и землей, они притягивали ее к себе, они боролись за него.

Я не спал три дня, моля клонового Бога, и всех остальных — оставить друга в покое…А Оксана не отходила от нас ни на шаг, потом приехала Юля….

Я поведал девчонкам о наших злоключениях, они не хотели верить, что мы упали со скалы, где смотровая площадка, даже съездили осмотреть место происшествия. Тогда, я обещал, при случае, устроить экскурсию в подземный грот. В первый раз нам не хватило времени осмотреться, вдруг там спрятаны сокровища карибских пиратов, или янтарная комната?

На исходе третьего дня, сидя над кроватью друга и готовясь отключиться, и обрести невесомость, чтобы воспарить на небо, раздались неожиданные чих и кашель, после чего — требовательный рев новорожденного.

Все-таки земное притяжение оказалось сильнее небесного. Димка пришел в себя, но он был в таком состоянии…В каком? В состоянии новорожденного. Он выжил, душа решила рискнуть и вернуться, чтобы ничего не помнить. Димка воистину начинал с чистого листа.

Он превращался в другого Димку, который не помнил, не знал, и не собирался знать (я позабочусь), что такое обезьянник, приемные родители воспитывающие вундеркинда — Склифосова-Эйштенария, что такое СВВ. У него с рождения есть семья: бабушка Раиса Тимофеевна, старший брат Максим, Оксана и добрая нянечка Юля. До недавнего времени он называл меня папой, смех и только. Наконец смирился и стал звать Максимом — старшим братом, но кажется, что понятие старшего брата, для него по-прежнему ассоциируется с понятием отца.

Процесс взросления идет медленнее, чем потеря памяти. В неделю, Димка прибавляет примерно на год. Внятно говорить он начал полторы недели назад, а совсем недавно, ползал на коленях, весь в слюнях и гугукал…Бабушка кормила его сметаной и молоком.