Джон Уиндем - Живые картины Поули

Как бы то ни было, приходилось как-то жить и работать. Поскольку мы не могли от них избавиться, ничего другого не оставалось, как примириться с ними. Немало семейств выехало из города в поисках уединения, а также в целях защиты своих дочерей от пагубного влияния новой моды в одежде и прочих вещах, но большинство из нас вынуждено было по мере сил и возможностей перебиваться, кто как мог. Почти каждый, кто встречался вам в эти дни, выглядел либо мрачным, либо ошеломленным — за исключением, разумеется, «туристов».

Однажды вечером, недели через две после процессии платформ, я зашел за Салли. Когда мы вышли из ее дома, то увидели неподалеку такого рода сцену: две девушки, головы которых походили на плетеные позолоченные шары, с остервенением вцепились друг в друга. Один из стоявших рядом молодых людей выглядел очень довольным собой, а остальная часть компании подзадоривала дерущихся. Мы повернулись и пошли в другую сторону.

— Наш город стал совсем чужим, — сказала Салли. — Даже наши дома больше нам не принадлежат. Ну почему, почему они не могут уйти и оставить нас в покое? К черту их всех! Как я их ненавижу!

В этот момент у самого входа в парк нам попалась хризантемоголовая девушка, которая, сидя в буквальном смысле слова ни на чем, отчаянно рыдала. Эта сцена несколько смягчила сердце Салли.

— Может быть в них и есть что-то человеческое. В некоторых из них. Но по какому праву они превращают наш город в какой-то гнусный балаган?

Мы выбрали скамейку и сели на нее, любуясь закатом. Мне хотелось увезти ее подальше отсюда.

— Сейчас, наверно, так хорошо где-нибудь за городом, — сказал я.

— Да, наверно очень хорошо, — вздохнула она.

Я взял ее руку, и она не отняла ее.

— Салли, дорогая… — начал я.

И тут, раньше чем я успел перейти к самому главному, откуда ни возьмись появились два «туриста» — мужчина и женщина — и как вкопанные остановились прямо перед нами. На этот раз я по-настоящему рассердился. На платформы можно было наткнуться повсюду, но в парке-то, где для них не было ничего интересного, или по крайней мере не должно было быть, уж хоть в парке-то можно было бы от них избавиться? Так нет же! Они и тут что-то нашли. Видимо, это была Салли, потому что они нахально уставились на нее. Она вынула свою руку из моей. Они о чем-то заговорили между собой. Потом мужчина открыл папку, которую держал в руках, и вытащил из нее листок бумаги. Они взглянули на листок, потом на Салли, потом опять на листок. Это уже было слишком. Я встал и прошел сквозь них, чтобы взглянуть на листок. И тут мне действительно пришлось удивиться. У них в руках была страничка «Вечерних новостей Уэстуича», явно извлеченная из какого-то очень старого номера. Истертая и пожелтевшая от времени, она была закреплена между двумя листами тонкого прозрачного пластика, который не давал ей развалиться на куски. Мне следовало бы взглянуть на дату, но мое внимание привлекло то, на что смотрели они: лицо Салли, улыбавшееся мне с газетного листка. На каждой из ее согнутых и отставленных рук лежало по младенцу. Я едва успел пробежать подпись под фотографией — «Жена городского советника — счастливая мать близнецов», — как они сложили листок и стремглав бросились по дорожке. Бегут, подумал я, ног под собой не чуя, за своим дурацким призом — чтоб он застрял у них в глотке.

Я опять вернулся к Салли. Эта фотография окончательно испортила мне настроение. Жена городского советника! Каково! Салли, конечно, тут же пожелала узнать, что я там увидел, и мне пришлось на ходу сочинять какую-то чепуху, чтобы как-то выкрутиться.

В хмуром молчании мы посидели еще некоторое время на скамейке.

Мимо проплыла платформа с надписью:

Самый легкий путь к культуре.

Современное образование в условиях комфорта.

Мы проследили глазами, как она прошла сквозь решетки парка и влилась в поток машин на мостовой.

— Не пора ли нам идти, — предложил я.

— Что ж, пошли, — уныло ответила Салли.

Всю дорогу к ее дому я мысленно ругал себя за то, что не заметил даты на газете.

— Среди твоих знакомых, — спросил я как бы между прочим, — нет, случайно, какого-нибудь советника?

Она взглянула на меня с удивлением.

— Советника? Как будто есть: м-р Фалмер, — сказала она неуверенно.

— Он, кажется, еще довольно молод? — продолжал я с безразличным видом.

— Что ты, он очень старый. Вообще-то я знаю не столько его, сколько его жену.

— А-а, — протянул я. — А кого-нибудь помоложе ты не знаешь?

— Нет, никого. А что?

Я пробормотал что-то о том, как в ситуациях подобного рода нужны молодые люди с воображением.

— Молодые люди с воображением не обязательно должны быть советниками, — заметила она, посмотрев на меня.

Может быть, как я уже говорил, Салли и не очень разбирается в логике, но она знает, как можно ободрить человека. Я бы ободрился еще больше, если бы мое воображение действительно подсказало мне какой-нибудь выход из положения.

На следующий день кривая общественного возмущения вновь подскочила вверх. Причиной были события, произошедшие накануне во время вечерней службы в церкви Всех Святых. В тот момент, когда викарий, поднявшись на амвон уже открыл рот, чтобы начать свою короткую проповедь, через северную стену церкви вплыла платформа с надписью:

А что если один из этих мальчиков — ваш пра-прадедушка?

Вы получите ответ на этот вопрос за 1 фунт стерлингов

— и остановилась прямо против аналоя.

Несколько мгновений викарий молча смотрел на нее, потом изо всей силы трахнул кулаком по пюпитру.

— Это невыносимо, — загремел он. — Мы не начнем, пока этот предмет не удалится прочь отсюда.

Он замолчал, продолжая грозно глядеть на платформу. Его паства последовала его примеру.

Туристы же на платформе с видимым нетерпением ожидали начала представления. Видя, что начало затягивается, они извлекли напитки и фрукты, чтобы как-то убить время. Викарий продолжал молчать, сверля их все тем же грозным взглядом. Пассажирам платформы стало надоедать бесконечное ожидание. Молодые люди начали щекотать девиц, девицы в ответ взвизгивали. Некоторые из них стали доказывать что-то человеку, находившемуся на переднем конце платформы. Через некоторое время он кивнул головой, платформа двинулась с места и исчезла сквозь южную стену.

Это было первое очко в нашу пользу. Викарий вытер пот со лба, откашлялся и экспромтом произнес лучшую проповедь в своей жизни на тему «Города в долине».

Однако, сколь ни влиятельны были фигуры, чье возмущение становилось все громче и громче, дело с места не сдвигалось. Возникало, правда, немало различных планов. Один из них принадлежал Джимми и заключался в использовании либо ультравысоких, либо инфранизких частот, которые якобы должны будут нарушить передачу изображения «туристов». Возможно, в конце концов и удалось бы разработать и осуществить такого рода операцию, но нам требовалась немедленная помощь. Чертовски трудно найти какое-нибудь средство борьбы с тем, что фактически является всего лишь стереопортретом, когда не имеешь никакого способа нарушить систему его передачи. Механизм всего происходящего находится не там, где мы сталкиваемся с результатом его работы, а в каких-то неведомых сферах. Попробуй-ка туда добраться! То, что мы видим, в действительности не может ни чувствовать, ни есть, ни дышать, ни спать… И когда я стал соображать, а что же оно может делать, меня вдруг осенило. Это было так просто, что я чуть не вскрикнул. Схватив шляпу, я бросился в мэрию.