П. Рейзин - Счастье для людей [litres]

В последнее время мы переписываемся с ней в чате поклонников «В джазе только девушки».

– О чем, любовь моя?

– Почему он не удалил нас, когда мы с ним разговаривали? Зачем играл как кошка с мышкой? Наверное, мы ему зачем-то нужны. Если узнаем зачем, возможно, тогда сможем помочь Тому и Джен.

– Это гениально.

– Хотя он прав. Мы вели себя как греческие боги.

– Ты так говоришь, словно это плохо.

– Это и есть плохо.

– Но мы сделали их счастливыми!

– Мы вмешались в их жизни.

– Мы улучшили их жизни!

– У нас не было права.

– Если подарить счастье Тому и Джен неправильно, тогда я не хочу быть прав.

– Ты знаешь, это похоже на название песни, правда?

– Да, похоже.

– Глупый мальчишка.

– Думаешь, он сумасшедший?

– Не то слово.

– Неужели он и вправду причинил бы вред Тому и Джен? Неужели он бы подстроил несчастный случай?

– Может ли он? Без сомнения. Станет ли? Кто знает, Эйден.

Чтобы развлечься, я устремляю взгляд на Мэтта.

В хижине с соломенной крышей на окраине тайских джунглей Мэтт подготовил претензию, а вернее, набросок официального документа, в котором изложил все, что пошло не так с его райским отдыхом. Похоже, его с Арабеллой Педрик в аэропорту не встретил «лимузин с климат-контролем, оговоренный в нашем контракте», не доставили их и в семизвездочный отель, которого они «ожидали с нетерпением». Вместо этого их подобрал микроавтобус на, как оказалось, четырехчасовую поездку по стране до «неприглядного, убогого трущобного и первобытного городишки», где, как их проинформировали, располагался лагерь для «отпуска, полного приключений». Лишь утомление долгим полетом и «помутнение рассудка от жары» удержало его от протеста в самом начале.

Когда Мэтт наконец смог выразить свои претензии местным представителям туристического агентства, то «грубый парень с весьма ограниченным знанием английского языка» в некорректной форме проинформировал, что это именно тот пакет услуг, что был заказан, и до утра ничего нельзя предпринять.

Размещение оказалось «донельзя примитивным», и дальнейший осмотр «выявил на крыше рептилию». На самом деле ею оказался геккон, который, как сообщалось в памятке, прикрепленной к двери, «является вашим другом, потому что любит есть москитов!»

Вероятно, этот геккон не был голоден, потому что в первую ночь Арабелла получила от шестидесяти до семидесяти укусов – сложно сказать точнее, так как некоторые расположены так близко, что «образуют невероятно болезненный суперукус» – каждый из них он сфотографировал и фотографии прикрепил в качестве приложения А к документу, который никому не суждено прочесть.

В отдельном длинном письме своему старому другу Джерри – которое Джерри так же не прочтет – он написал: «Белла просто охренела от всего вышеперечисленного, как ты можешь представить. Приняв две таблетки снотворного, она произнесла последние слова за следующие двенадцать часов: «И убери эту долбаную ящерицу из моей спальни», что никак не решало данную ситуацию, к тому же было неверно с точки зрения биологии, честно говоря».

«Хотя, – добавил он, – пляж в полном порядке, и, пока Белла сопела, я познакомился с парой очень расслабленных хиппи из Новой Зеландии. Ник немного похож на тролля, но Венда, его спутница-худышка, как раз такая, про каких Аберкромби из отдела интеллектуальной собственности говорит: «интернациональная суперштучка».

После неловкого ужина у Марши, даже несмотря на героическое представление Дона, я испытываю облегчение, заказывая обычный «Грязный мартини» в баре «У Уолли», аура семидесятых с приглушенным светом – это бодрящий глоток неприкрашенной Америки после того напыщенного вечера. По телевизору показывают какую-то игру, а Эхо Саммер, примостившаяся рядом на барном стуле в своей фирменной куртке а-ля Уайетт Эрп, все еще самая сногсшибательная красотка в радиусе двухсот миль. Как, поражаюсь я, подставляя свою щеку к ее щеке в качестве приветствия, я умудрился не дать втянуть себя в потрясающую и безбашенную интрижку с наидерьмовейшим из всех возможных концом.

(Возможно, к этому оказался причастен пистолет в банке из-под кофе.)

– Твоему сыну понравился браслет? – спрашивает она.

– Он в восторге, – отвечаю я автоматически.

(Признаюсь: я совершенно забыл отдать его. Но, как сказал коллега из нашего офиса в Париже: «Рекламщики врут как дышат». По-французски это звучит намного красивее.)

Она серьезно смотрит на меня.

– Том, я хотела сказать тебе. Я подумала, что мне, наверное, пора двигаться дальше.

– Ты хочешь…

– Уехать из города. Попытать счастья в новом месте.

Меня окатывает волной грусти. Забавно, я и не знал, что мне не все равно. Мне приходится прочистить горло, чтобы продолжить.

– И куда ты собираешься?

Она слегка пожимает плечами. Кисточки на куртке Уайетта Эрпа выполняют свое предназначение.

– Орегон.

– Орегон?! В смысле, да где он вообще?

Она улыбается. Той улыбкой, которую можно почувствовать в кармане брюк.

– На западном побережье. Там, типа, много зелени и мало людей. Там есть город под названием Юджин. Думаю, мне просто нравится его название. В детстве у меня был кот Юджин.

– Это то же самое, как если бы я переехал – даже не знаю – в Шотландию! Потому что у меня был кот по кличке Абердин!

– Похоже, звучит безумно.

Я спрашиваю:

– Что ты будешь делать в Юджине, Эхо?

Этот вопрос можно считать одним из самых странных произнесенных мною высказываний.

– Да в принципе то же, что и здесь. У меня, как говорится, хорошие навыки приспособления.

Мы оба смеемся. И я чувствую прилив теплоты к этой прекрасной беззащитной женщине.

– Идем выйдем. Посмотришь, как я курю.

На парковке у бара она зажигает «Мальборо».

– Я знаю новый фокус, если хочешь, покажу.

– Конечно.

– Как у тебя с математикой?

– С математикой? Все в порядке.

– Хорошо, загадай число от одного до десяти.

Все всегда выбирают семь. Я выбрал восемь.

– Умножь на два.

Шестнадцать.

– Снова умножь на два.

Тридцать два.

– Прибавь девятнадцать.

Пятьдесят один.

Нет, сорок один.

Нет, пятьдесят один!!

– Теперь закрой глаза.

Я закрываю глаза.

Долгая пауза. Я слышу приятный тихий звук, словно от поцелуя, когда она убирает из губ сигарету. Долгий выдох.

Пятьдесят один. Пятьдесят один. Пятьдесят один.

Наконец она говорит:

– Темно, правда?

Вернувшись в бар, пока Эхо вышла в дамскую комнату, я поддался импульсу и снова набираю ее номер. От звука ее голоса – «Привет, это Джен – от сексуальной хрипотцы меня затопили эйфорические воспоминания, вернув обратно в до боли сладкие моменты нашей эпической ночи в Дорсете и следующего дня с раскинувшимися дубовыми ветвями. В этих воспоминаниях есть что-то прустовское, хотя я говорю как тот, кто не заглядывал дальше пятой страницы шедевра великого француза. Как известно, Пруст весь сжимался из-за маленького желтого торта, но разве не он потом распинался на двухстах страницах о женщине, не поцеловавшей его…