Баррингтон Бейли - Тайна мистера Визеля [Альманах научно-фантастических рассказов]

— Скажете, когда это кончится. Погодите.

Молодой проповедник проследил за их взглядами и увидел четвероногого зверька, большеглазого и острозубого, слегка барахтающегося в поднимающейся воде. Младший инженер Чарли делал с него снимки.

— У него лапы увязли, — шепотом сказал Уинтон. — Почему вы не поможете ему?

— Оно укореняется, — также шепотом ответил Гендерсон. — Мы боимся помешать ему громким звуком.

— Укореняется? — Уинтон был в недоумении.

— У него две жизненные стадии, как у устрицы. Вы знаете, устрица сначала бывает личинкой и плавает свободно, а потом закрепляется и превращается в ракушку. У этого зверька тоже есть стадия закрепления, и она как раз сейчас начинается. Когда вода дойдет ему до шеи, он свернется под водой в клубок, укоренится передними лапами и превратится во что-то вроде водоросли. Сейчас он укореняется задними. Это уже третье наше наблюдение.

Уинтон взглянул на барахтающегося зверька. Вода уже доходила ему почти до шеи. В больших блестящих глазах и мелких оскаленных зубках читались страх и недоумение. Уинтон содрогнулся.

— Ужасно, — прошептал он. — Знает ли оно, что с ним происходит?

Гендерсон пожал плечами.

— По крайней мере, знает, что вода поднимается и что оно не должно убегать. Оно должно оставаться на месте и врыться в дно. — Он заметил выражение лица у Уинтона и отвернулся. — Инстинкт — это могучее стремление сделать что-то. Бороться с инстинктом нельзя. Поддаться ему — приятно. Это не так плохо.

Достопочтенный Поль Уинтон всегда боялся утонуть. Он отважился бросить один взгляд на зверька, готового превратиться в водоросль. Вода подступала тому к шее, и он старался задирать голову и дышал быстро, с тихим повизгиванием.

— Ужасно! — Уинтон повернулся к нему спиной и отвел Гендерсона подальше от берега. — Мистер Гендерсон, я сейчас узнал кое-что.

Он был очень серьезен, но с трудом подбирал слова для того, что хотел сказать.

— Ну, говорите, — поторопил его Гендерсон.

— Я узнал от одного туземца. Переводчик сегодня работал лучше.

— Мы с Чарли недавно ввели в него сотни четыре слов и фраз, записанных дистанционно. Мы расспрашивали туземцев целый день. — В чертах у Гендерсона вдруг отразился холодный гнев. — Кстати, вы, кажется, говорили, что не будете пользоваться переводчиком, пока он не готов?

— Я только проверял его. — Уинтон почти извинялся. — Я не говорил ничего, только расспрашивал.

— Ладно, — Гендерсон мрачно кивнул. — Извините мое замечание. Так что же случилось? Вы здорово чем-то расстроены!

Уинтон избегал его взгляда и отвернулся, словно разглядывая реку с ее купами кустов и деревьев. Потом он обернулся к холмам вдали, и вид у него был неуверенный.

— Прекрасная, зеленая страна. Она кажется такой мирной. Бог щедро оделяет красотой. Это доказывает его доброту. Когда мы думаем, что бог не жесток.

— Ну, так бог на самом деле не жесток, — повторил жестко Гендерсон. — Это и есть ваша новость?

Уинтон вздрогнул и снова обратился к Гендерсону.

— Гендерсон, вы заметили, что здесь есть два вида туземцев? Одни — высокие, худые, медлительные, другие — маленького роста, коренастые и сильные, и они делают всю работу. Коренастых мы видим всякого возраста, от детского и старше. Так?

— Я это заметил.

— Как вы думаете, что это значит?

— Мы с Чарли говорили об этом. — Гендерсон был озадачен. — Это только догадка, но мы думаем, что высокие — это аристократы. Они хозяева низеньких, а низенькие работают на них.

Густые тучи громоздились над дальними холмами, и этим объяснялся медленный подъем воды в реке.

— Низенькие — это дети высоких. Высокие и худые — это взрослые. И все взрослые больны, и потому всю работу выполняют дети.

— Что такое… — начал было Гендерсон, но Уинтон уже овладел своим голосом и горячо продолжал, не сводя взгляда с отдаленных холмов:

— Они больны потому, что с ними сделано что-то. Когда юноши, сильные и здоровые, готовы стать взрослыми, их вешают головой вниз. На много дней, Гендерсон, может быть, больше, чем на неделю, — переводчик не мог сказать, на сколько. Некоторые умирают. Остальные… остальные выглядят очень худыми и длинными. — Он запнулся, с усилием заговорил снова: — Юноша-туземец не мог сказать, зачем это делается и давно ли началось. Это длится уже так долго, что никто из них не помнит.

И вдруг, к неприятному удивлению Гендерсона, проповедник упал на колени, сжал руки и, запрокинув голову, закрыв глаза, разразился молитвой:

— Господи, не знаю почему ты так долго медлил показать им истинный свет, но благодарю тебя за то, что ты послал меня прекратить эту жестокость!

Он быстро встал, отряхнул колени.

— Вы мне поможете, да? — обратился он к Гендерсону.

— Откуда мы знаем, что так будет правильно? — нахмурился Гендерсон. — Мне это кажется неразумным.

— Неразумным? — Внезапный гнев помог Уинтону вернуть себе уверенность. — Ну, Гарри, вы всегда говорили так, словно знакомы с антропологией. Вы, конечно, знаете о церемониях посвящения в зрелость. У дикарей часто бывают обряды посвящения юношей. Это для того, чтобы испытать их мужество. Мальчиков истязают, и кто выдержит пытку без стона, того признают мужчиной и дают ему все права взрослого. Низкая жестокость! Власти всегда прекращали ее.

— Здесь ни у кого нет власти, чтобы запрещать кому-нибудь, — проворчал Гарри. Услышанное от Уинтона описание обряда посвящения потрясло его, и он старался возражать, только исходя из глубокого убеждения, что Уинтон всегда ошибался, а значит — ошибается и теперь. Соглашаться с этим человеком было опасно. Это значило — ошибаться вместе с ним.

— Нет власти? А власть бога?

— Ну, да, бога — сердито возразил Гендерсон. — Если он вездесущ, то, значит, был здесь раньше вас. И он не сделал ничего, чтобы остановить их. Вы их знаете только неделю. А бог — как давно знает их?

— Вы не понимаете. — Темноволосый молодой человек говорил с совершенной убежденностью и даже как будто вырос, выпрямленный своей гордостью. — Ведь это не просто удача, что мы нашли эту планету. Это моя судьба, — мне предначертано заставить этих людей прекратить все эти свои обряды. Я послан сюда богом.

Гендерсон весь побелел от сильнейшего гнева. Два месяца он терпел надменность проповедника, запертый вместе с ним в тесных пределах звездолета, и терпеливо выслушивал его проповеди, не позволяя себе сердиться ради спокойствия на корабле. Но сейчас он был опять под открытым небом, и ему надоела дерзость, и он не намеревался больше сносить ее.

— Вот как? — ядовито спросил он. — Ну, так я тоже участвую в этой экспедиции. Откуда вы знаете, что бог не послал меня, чтобы помешать вам?

Чарли окончил съемку подводного превращения зверька и отошел от берега, складывая свой подводный съемочный аппарат. Он подошел вовремя, чтобы увидеть, как Уинтон ударил старшего инженера по лицу, бросив проклятие, которое заставило бы его разразиться часовым поучением, если бы он услышал его от кого-нибудь из них. Он увидел, как Уинтон повернулся и побежал, но не так, словно убегая прочь, а словно торопясь сделать что-то в порыве внезапного нетерпения.