Жорж Блон - На суше и на море

Нужно было действовать не спеша. Я попросил всех вести себя как можно тише и не направлять на животное фонари. Ночь была сравнительно светлой, и надо было только не терять черепаху из виду, чтобы уловить момент, когда она выйдет из воды.

Однако она долго не решалась на это. Подчиняясь необычайной силе наследственного инстинкта, она, казалось, хорошо знала и расписание приливов, и топографию острова. Но вот наступил нужный момент, и небольшая волна, немного более высокая, чем другие, выбросила черепаху на кромку сухого песка. Здесь она несколько минут отдыхала, прежде чем пуститься в путь. Берег был очень крутым для этого тяжеловесного животного, длина которого была определенно больше метра.

Но вот она начала продвигаться вперед, но не плавно, какими-то последовательными рывками. Черепаха выбрасывала, как крючки, плавники передних лап и медленно подтягивала с их помощью свое тяжелое тело, одновременно отталкиваясь задними лапами и хвостом. За черепахой тянулся по песку широкий след. Вскоре она добралась до ровного места и остановилась для более продолжительной передышки.

У меня не хватило терпения, и я сделал глупость — направил прямо в глаза черепахе свет своего факела. Она замерла на какое-то мгновение, потом неожиданно повернула обратно и во всю свою черепашью прыть бросилась к морю. Теперь ей надо было спускаться вниз, и, гребя своими плавниками, обезумевшее от страха животное неудержимо скользило по склону. Совершенно растерявшись, с криками и воплями мы бросились за нею, пытаясь удержать. Эта борьба была тем более нелепой, что черепаха — животное совершенно безобидное, а мы не хотели причинять ей никакого зла. Наоборот, зная, что она в «интересном» положении, мы очень боялись чем-нибудь повредить ей. Нагруженные аппаратурой, путаясь ногами в веревке, мы только мешали друг другу, а черепаха упорно продвигалась по песку сантиметр за сантиметром. Через пять минут она уже снова была в открытом море. Как я ругал себя! Теперь оставалось одно: ждать другую.

Прошло два часа, прежде чем один из караульщиков сообщил о появлении новой черепахи. По правде говоря, я до сих пор не уверен, что это была не та же самая: они были похожи как две капли воды. Теперь мы действовали крайне осторожно и не обнаруживали своего присутствия до тех пор, пока черепаха не начала рыть гнездо. Я слышал, что если морская черепаха начала эту операцию, то даже землетрясение или наводнение уже не могут отвлечь от ее материнского дела.

Вторая черепаха взобралась по склону на ровное место точно так, как и первая. Она выбрала себе подходящую площадку, еще не занятую другими черепахами.

Она начала работать своими плавниками с такой точностью и силой, будто пользовалась настоящим садовым ножом. Она очистила место от растений и стала отбрасывать песок далеко в сторону. За двадцать минут черепаха приготовила для себя углубление, достаточное, чтобы поместиться в нем целиком: сто двадцать сантиметров в длину и сто в ширину. Дно ямы было не плоским, а с сильным уклоном. Кроме того, она устроила в этой норе арку для головы, а для плавников как бы подлокотники. Подготовительная работа была, по-видимому, закончена. Казалось, что с черепахи градом катил пот, особенно когда мои ассистенты подносили прямо к ее носу ярко горящие факелы.

Дальше началось еще более интересное. Теперь черепаха принялась задними ногами копать яму в глубину, а передними выбрасывала из нее песок. Задние ноги копали медленными и ритмичными движениями, напоминая работу человеческих рук или коленчатого экскаватора. Вскоре образовался колодец глубиной шестьдесят и шириной сорок сантиметров с совершенно гладкими стенками, так как все корни растений, попадавшиеся в грунте, были вырезаны начисто.

После этого последовала продолжительная пауза, а затем черепаха закрепилась передней частью тела в своем углублении и начала со вздохами и стонами откладывать яйца, то одно за другим с интервалами, то непрерывно сериями. Мы сбились со счета: яиц было сто или даже двести. Каждую большую порцию снесенных яиц она присыпала песком.

За десять минут кладка яиц была закончена. Теперь оставалось только завалить гнездо и замаскировать его. Животное пользовалось для этого передними плавниками, и вскоре гнездо исчезло под слоем песка в двадцать пять сантиметров. Сверху черепаха прикрыла его еще кусками корней и обрывками веток. Теперь было бы очень трудно найти это углубление, наполненное яйцами. Вся эта операция длилась три с половиной часа, и было уже больше двух ночи, когда наш новый друг двинулся в сторону моря.

Кинокамера моя работала отлично, но, считая, что лучше продублировать некоторые снимки и хорошенько изучить черепаху при дневном свете, я решил задержать ее на берегу. На этот раз нам это удалось. При помощи деревянного рычага мы опрокинули ее на спину. Капитан Керр говорил, что именно так действуют охотники на черепах. Я прошу прощения у чувствительных читателей, но в таком положении мы и оставили ее на ночь, основательно прижав еще толстой жердью, зная, что через несколько часов она обретет свободу. На утро мы нашли ее в отличном состоянии, и она очень милостиво согласилась позировать для съемки…

…Возвращение на континент прошло без всяких приключений. Мы были настолько очарованы всем увиденным на острове, что не обратили внимания на отсутствие удобств на «Лакотое». Мы даже согласились бы, чтобы Тихий океан оказался по отношению к нам не столь великодушен. Но в тот день он был по-настоящему тихим.

Сухой душный жар шел от спальника. Карабанов на миг открыл глаза и сейчас же, совсем ослепший, крепко зажмурился. Яркое, разбитое на платиновые самородки солнце висело за мокрыми от росы еловыми лапами. Карабанов тяжело перевернулся на бок и только тогда решился снова открыть глаза.

Напротив, прислонившись к замшелому стволу, сидел Харитон и чинил уздечку. Его узкие вытянутые губы смеялись, тонкий нос морщился и даже, кажется, двигался из стороны в сторону.

Карабанов выполз из спальника и присел на корточки. Острое солнце защекотало грудь и глаза.

— Нехарашо долго спать.

— Я дежурил ночью, — сказал Карабанов.

— Все адно, — проворчал Харитон и, отложив уздечку, сильно потер вялый небритый подбородок. — Все умываться пошли. Давно, понимашь…

Лицо у него больше не смеялось и глаза не щурились, только бегали с предмета на предмет, быстрые и равнодушные.

Карабанов отвернулся. Харитон был занудистый мужик. И слова зачем-то коверкал на алтайский манер: растягивал «а», шипел. Вечно он чудил и по пустякам мог довести до соленых слов.