Жорж Блон - На суше и на море

Карабанов зевнул и встал. По свежевытоптанной тропе он спустился к реке. Весь в злых белянках катился быстрый Айрык. Прозрачная, до синевы, вода обжигала тело, и было зябко смотреть, как она проливается между задубевшими от холода пальцами и, звонкая, сыплется дробью на крутолобые потные от росы валуны.

Карабанов умывался долго: тер лицо и плечи полотенцем, смотрел на тайгу, на сопки с выступающими из высокой травы глыбами зеленых скал, на Айрык.

За четыре месяца все это примелькалось, и уже не было прежнего чувства новизны и свежести.

Так с ним бывало всегда к концу лета. Уставало непроходящей усталостью тело, глаза, и тогда он просто работал и уже ни о чем не хотелось думать. Нужен был заряд бодрости, совсем небольшой: другая обстановка и разговоры не про модуль стока, не про суточные и месячные расходы воды в реке. Потом снова можно в тайгу, в тундру, в пустыню, в общем куда угодно, лишь бы новые места и настоящее дело.

Карабанов оглянулся. Три обветренные палатки стояли у самого обрыва. Называлось все это громко: лагерь гидрографического отряда. А какой это отряд? Одно название: начальник, повариха и шесть работяг в разных должностях, хотя делают они одно и то же. С утра шли к реке, измеряли расходы воды, рубили в пойменных зарослях просеки, нивелировали русло вдоль и поперек. Раз в полмесяца меняли место стоянки и все дальше уходили от жилья к виднеющимся вдали вершинам с белыми пятнами снежников.

За раскладным алюминиевым столиком сидели все, тесно прижав друг друга локтями. И только во главе стола, где обычно садился Назаров, оставалось свободное место. Начальника не было. Он ходил где-то у реки, придумывая на день работу.

Люди сидели молча, еще вялые и равнодушные после недавнего сна, но уже следили голодными глазами за стряпней поварихи Саши.

Карабанов присел рядом с Валеркой на край сухой валежины, заменяющей скамейку. Радист подвинулся неохотно, чуть-чуть.

— Давай, что ли? — недовольно сказал он Саше. — Кого ждем?

Саша подняла голову.

— Сейчас Назаров придет…

— А что Назаров? — обозлился Валерка. — Подумаешь, и один пожрет…

Ехидно улыбнулся Боев.

— Неудобно как-то… — сказал Жора. — Может, действительно подождать?..

Валерка зло выругался.

— Ты бы попридержал язык, — посоветовал Харитон.

— А что! — Валерка скривил губы и мотнул челкой.

— Женский персонал здесь… — сказал Харитон не очень уверенно.

— А-а-а…

— Он всегда так. Всегда… — сказала Нина. — Хам! Невежа!

— Эй, ты! — скосив глаза, процедил Валерка. — Сделай из Назарова образок. Бей лоб, молись. Я тебе чурку выстругаю, чтоб было обо что стучать.

— Придет Назаров, тогда… — упрямо сказала Саша.

Валерка вдруг успокоился и сказал с усмешкой:

— Ну раз вы такие… Мне клади… Девки красные… Посидите, подождите… Сейчас или через час ваш бог явится. Эх, люди…

— Ты Назарова не тронь, — недовольно сказал Харитон и бросил окурок под ноги. — Чего он тебе?

— И правда… — сказал Жора.

Нина прикусила губу.

— Тоже мне… — неопределенно сказал Боев, но все поняли, кого он поддерживает.

— Бросьте, братцы, — попросил Карабанов. — Противно даже… Нашли о чем… Завтракать так завтракать. Накладывай мне, Саша. Придет Назаров, сам поест…

— И мне давай, — сказал Валерка. — Я в бога не верую…

Саша взяла поварешку.

— Каша — пища наша, — шумно втягивая носом воздух, сказал Боев.

Никто не ответил ему. Жора сглотнул слюну. А Валерка уже ел: топил ложкой кусок масла, чавкал и пачкал губы.

И глядя на него, Карабанов с неприязнью подумал: «Работничек… Как жрать, так первый… Назаров вон с утра мотается…»

А Саша наложила уже вторую чашку, к ней потянулся Жора.

— Подожди, — сказала она. — Не тебе…

Саша щедро, две ложки, положила в кашу масла, прикрыла ее второй, пустой чашкой и поставила на стол, напротив свободного места.

Ели быстро, потому что солнце уже вылезло над сопками и наступало время идти «на расход».

А Карабанову не хотелось есть. Он отодвинул кашу. Зато компот пил с удовольствием, не торопясь. Компот был холодный, настоявшийся, сваренный еще с вечера.

Давно все ушли к палаткам. Скуластая Саша, позевывая, лениво мыла посуду. Была она вся измятая, с припухшими узкими глазами. Ее распаренные ладони вяло гоняли в тазике скользкие от жира алюминиевые чашки.

— У тебя добрый сегодня компот, Саша, — сказал Карабанов, допивая вторую кружку.

— А-а-а, — протянула она.

По берегу, загребая ногами гальку, шел Назаров и смотрел на вершины сопок. Лицо у него было хмурое. Начинался новый день, новые заботы.

Назаров был «железный» начальник: умел работать сам и мог заставить других. За десять лет в экспедициях и партиях Карабанов научился ценить это качество. Назаров груб, но всегда справедлив и находчив, а за последнее можно простить многое.

— Парень, дрыхнуть дома будешь. Здесь работа… — сказал Назаров, круто останавливаясь напротив.

И ему, как Харитону, Карабанов ответил:

— Я дежурил с двух до четырех.

— Все равно. Здесь не курорт.

Взгляд у Назарова тяжелый, в упор.

— Ладно, — сказал Карабанов. — Учтем… — А сам подумал, что Назаров явно встал сегодня не с той ноги.

Такое бывало часто, и обычно люди спешили скорее уйти, чтобы не попадаться ему на глаза. Впрочем, плохое настроение у начальника проходило быстро, и он мог деловито, спокойно и просто говорить с человеком, которого совсем недавно обругал.

И, слушая Назарова, Карабанов вдруг подумал, что он прекрасно знает, что будет дальше. Ведь каждый раз все повторялось, словно было заранее рассчитано. Глухое раздражение поднялось в груди, и он с укором, зло повторил:

— Учтем…

Едва заметный интерес мелькнул в глазах Назарова и сейчас же погас. Он кивнул головой и сказал сухо:

— Учти…

Усмешка выгнула его губы, и он медленно повернулся спиной. Карабанов увидел худую, длинную шею, разрубленную вкривь и вкось глубокими морщинами. Коллектор Нина говорила, что Назаров очень болен, у него «нервы»… Захотелось вдруг посмотреть ему в лицо, но Назаров уходил к гидроствору, и была видна только очень прямая, очень строгая спина. «Подожди, Назаров, — хотел сказать Карабанов. — Раз так, нужно поговорить. И о ночных дежурствах, и вообще… Я ведь не проспал и не отлынивал от работы. Только встал на двадцать минут позже обычного. Подожди! Я хочу поговорить с тобой. Я скажу, Харитон скажет, Боев… Мы все… Между собой мы часто говорим об этом. К чертовой матери… Пора кончать… Мы устали. Ты ведь понимаешь? Это совсем на пределе… Целый день в полную силу и еще несколько часов ночью… Целое лето». Он: «Ну и что?» Карабанов: «Мы ведь люди…»

Назаров будет неотрывно смотреть прямо в глаза, и, когда начнет говорить, в голосе у него появятся усталые, чуть-чуть скорбные нотки. И что он скажет, Карабанову известно досконально.