Жорж Блон - На суше и на море

Наступила полная тьма. Было восемь часов пятнадцать минут, когда в толпе раздались приглушенные восклицания! «Смотрите! Вот они!» И тут же подобно бушующей волне на сырой песок выбросилась первая партия пингвинов прямо в полосы света, направленного на них зрителями. Маленькие синие птицы ростом не больше тридцати сантиметров, поплескавшись немного в воде, начали взбираться на дюны, тянувшиеся вдоль пляжа, к своим гнездам.

Береговая линия бухты, изогнутая в форме полумесяца, достигала целого километра, и меня привели в восхищение такая смелость и чувство ориентировки этих птиц, из поколения в поколение выходящих на берег каждый вечер в определенном месте шириной менее пятидесяти метров.

Сотни огней освещали пингвинов, а они, отяжелевшие, переваливаясь с боку на бок, с животами, набитыми рыбой для своего потомства, не спеша направились по проходу на дюны. Птенцы с самого утра были предоставлены самим себе. Пустые желудки заставляли их кричать, и они звали родителей во всю силу своих глоток.

Австралийские пингвины ( Eudyptula minor , что значит «маленький ныряльщик») лишь отдаленно напоминают своих крупных родственников, обитающих в полярных морях: оперение у них с сине-зеленым отливом. Наблюдая, как они плавают и ныряют за рыбой, можно подумать, что это обитатели только водной стихии.

После появления первой партии пингвинов они еще около двух часов продолжали выходить из моря небольшими группами по десять — двадцать птиц. Казалось, ничто не может остановить их стремления доставить пропитание потомству. Охраняющие их шествие люди следили только за тем, чтобы никто не трогал птиц руками, так как в таком случае они могут изрыгнуть рыбу и не сумеют накормить птенцов.

Я дождался, когда разойдутся последние зрители, и пошел осмотреть гнездовье. Гнезда пингвинов хорошо скрыты в траве, покрывающей дюны. Мне удалось рассмотреть совсем близко несколько птенцов, родители которых, видимо, еще не появились. Они бродили с жалким видом, беспрестанно издавая крики, напоминающие лай изголодавшегося охотничьего щенка. Птенцов покрывал короткий, похожий на шерсть пушок, и они очень мало напоминали молодых черно-белых пингвинов Антарктики.

На следующий день, в понедельник, когда я с семьей снова пришел на пляж снимать наших новых друзей, народу было уже намного меньше. Яркий свет горящего в факелах магния несколько минут освещал шествие птиц, и я попытался запечатлеть на кинопленку комичную походку взрослых пингвинов и забавный вид птенцов. Мы покинули гнездовье пингвинов острова Филлип, совершенно покоренные их невозмутимостью и преданностью этому месту.

В программу моей австралийской экспедиции входило посещение Большого Барьерного рифа для съемки морских черепах во время кладки яиц. Научные работники Сиднейского университета рассказывали, что это захватывающе интересное зрелище. Кладка яиц начинается в декабре и заканчивается к концу первой декады февраля. До этого срока оставалось всего три недели, и, следовательно, нам надо было, не теряя времени, трогаться в путь, чтобы вовремя добраться до Гладстона — приморского городка в штате Квинсленд — и успеть затем переправиться морем на Северо-Западный остров. К тому же я опасался задержаться в пути, так как период дождей уже начался и в Квинсленде в это время часто размывает дороги.

Чем дальше мы продвигались на север, тем все более жарким становился климат. Холмы с крутыми склонами покрывала растительность, напоминавшая нам Экваториальную Африку. Мы проезжали плантации бананов, ананасов, леса, состоявшие преимущественно из эвкалиптов, но попадались также древовидные папоротники, лианы и другие растения районов с повышенно влажным климатом…

5 февраля мы наконец добрались до Гладстона, и я вздохнул с облегчением. Если черепахи не изменили своим привычкам, мы не опоздали. Гладстон — небольшой городок; обойти его весь нетрудно, и через десять минут я уже нашел человека, хорошо знавшего прибрежную зону. Его рекомендовали мне в Сиднейском музее. Это был капитан Керр, просоленный моряк. Его рыбачье судно обслуживало многие научные экспедиции. Он согласился отвезти нас на остров и через неделю приехать за нами. Капитан успокоил меня: черепахи еще выходили на берег. По его словам, на острове имелись довольно хороший барак и резервуар для сбора дождевой воды. Сейчас, в сезон дождей, опасность оказаться без воды нам не угрожала, а что касается питания, то там можно охотиться и ловить рыбу. Правда, капитан посоветовал запастись продовольствием, сомневаясь, хватит ли у меня времени да и умения, чтобы прокормить семью на необитаемом острове. Я согласился с ним и решил захватить даже немного воды. Через несколько часов сборы были закончены. Около полуночи мы должны были покинуть Гладстон.

Но прежде чем описывать это новое путешествие, я должен рассказать, что такое Большой Барьерный риф. Так называется полоса рифов, которая тянется вдоль восточного берега Австралии на протяжении свыше тысячи километров. Некоторые рифы похожи на настоящие острова и покрыты растительностью, но большинство представляет собой лишь коралловые мели, и волны, разбиваясь о них, постоянно пенятся там. Большой Барьер в отдельных местах простирается в ширину до ста километров; однако он не образует сплошной стены, как можно предположить, судя по его названию. Отдельные островки расположены порой далеко друг от друга.

Великие мореплаватели, первыми исследовавшие южные моря, считали это препятствие у берегов Австралии очень опасным. Еще и теперь здесь нередки морские катастрофы, особенно в период циклонов. В дальнейшем исследователи побережья обнаружили многочисленные проходы между рифами, и тогда возникли такие порты, как Кэрнс, Таунсвилл, Рокгемптон, Гладстон…

Северо-Западный остров находится в открытом море, почти в самом южном конце Большого Барьера, против Гладстона. Наш капитан объяснил нам, что при благоприятном ветре понадобится не больше шести часов, чтобы преодолеть сто километров, отделявшие нас от этого острова. Я попытался было поподробнее расспросить о предстоящем плавании, но Керр оказался человеком немногословным, и я понял только то, что сейчас, в период дождей и ветров, не следует удивляться, если его шхуна «Лакотой» начнет немного «вальсировать». И все же мы не могли и предполагать, что ожидало нас. Этот переход оказался поистине ужасным и надолго запомнился нам, может быть на всю жизнь.

В полночь «Лакотой» снялся с якоря. Это было скромное рыбачье судно футов сорока в длину с сильным двигателем «мерседес». В середине палубы находилась рубка, где стояли две койки, тут же была крохотная кухня. А пассажиры могли располагаться на палубе или занимать каюту размером два на два метра, проветриваемую через узкий люк, ведущий в трюм. Это помещение, рассчитанное на трех человек, и должно было приютить одиннадцать Маюзье. Мы не спешили забираться в него. В каюте нельзя было продохнуть. Казалось, что в ней скопляются отработанные газы дизеля, а к ним присоединялись ароматы сушеной рыбы и разлагающихся ракушек.