Рэй Брэдбери - Зеленые тени, Белый Кит

– Чего они хотят? – спросил старик.

– Дело не в том, чего мы хотим, а скорее чего вы теперь хотите от нас, – послышался чей-то голос.

– Видите ли, – заговорил другой, подходя все ближе, пока на свету все не признали в нем Ханнагана, – мы все взвесили, ваша светлость, и решили, что вы такой замечательный джентльмен, и мы…

– Мы не станем сжигать ваш дом! – выкрикнул Моргунчик Уаттс.

– Заткнись и дай человеку сказать! – раздалось сразу несколько голосов.

Хэинеман кивнул:

– Именно. Мы не станем сжигать вашу усадьбу.

– Но послушайте, – сказал лорд, – я вполне готов. Все можно легко вынести из дому.

– Извините, ваша светлость, вы слишком упрощенно подходите к этому делу, – сказал Келли. – Вам легко, а нам совсем нелегко.

– Понимаю, – сказал старик, ничего не понимая.

– Похоже, – сказал Туи, – за последние несколько часов мы все столкнулись с затруднениями – у кого-то с домом, у кого-то с транспортом и платой за перевозку, вы понимаете, куда я клоню. Кто объяснит первым? Келли? Нет? Кейси? Риордан?

Все молчали.

Наконец, с тяжким вздохом, вперед вышел Флэннери.

– Дело в том… – начал он.

– Да? – любезно сказал старик.

– Ну, – продолжал Флэннери, – мы с Туи прошли половину пути через рощу как два последних дурака и отмахали две трети болота с этой огромной картиной «Сумерки богов»… и тут мы начали увязать.

– Вы устали? – участливо спросил лорд Килготтен.

– Нет, мы просто проваливались, ваша светлость, в землю, – добавил Туи.

– Боже милосердный, – сказал лорд.

– Вот уж действительно, ваша светлость, – сказал Туи. – Я, Флэннери, с демоническими богами в придачу, весим фунтов шестьсот, болото топкое, – а каким ему еще быть? – и чем дальше мы заходили, тем глубже проваливались, и крик застрял у меня в горле, когда я вспомнил, как собака Баскервилей или какое-нибудь еще страшилище гоняется за героиней по болотам, и представил, как она попадает в трясину, жалея, что не соблюдала диету, но уже слишком поздно, и булькают пузыри. Вот какие картины пронеслись в моей голове, ваша честь.

– Ну и…? – воскликнул лорд Килготтен, догадываясь, что от него ждут вопроса.

– Ну и, – ответил Флэннери, – мы ушли восвояси и бросили треклятых богов в их сумерках.

– Посреди болота? – спросил старик с нотками беспокойства в голосе.

– Мы их прикрыли. Я хочу сказать, мы постелили сверху свои шарфы. Богам не пришлось помирать дважды, ваша честь. Эй, ребята, вы слышали? Боги…

– Да помолчи ты! – рявкнул Келли. – Дураки, почему вы не принесли чертову картину с болота?

– Мы подумали, возьмем еще двоих ребят на помощь…

– Еще двоих! – вскричал Нолан. – Четыре человека и целое сонмище богов – да вы провалитесь вдвое быстрее, и над вами забулькают пузыри, недоумки!

– А! – сказал Туи. – Я и не подумал.

– Мне вот сейчас пришло в голову, – сказал старик. – Может, составим спасательную команду из нескольких человек…

– Уже составили, ваша честь, – сказал Кейси. – Боб, вы с Тимом отправляйтесь спасать языческие божества.

– А отцу Лири не проболтаетесь?

– В задницу отца Лири. Идите!

Тим с Бобом спешно удалились.

Его светлость обратился к Нолану и Келли:

– Я вижу, вы тоже принесли свою большую картину обратно.

– Мы сумели оттащить ее от вашей двери ярдов на сто, сэр, – сказал Келли. – Полагаю, вам интересно, почему мы ее возвращаем, ваша честь?

– Учитывая, что совпадения так и налезают одно на другое, – сказал старик, возвращаясь в дом надеть пальто и твидовое кепи, чтобы можно было стоять на холоде и закончить разговор, обещавший затянуться, – мне действительно любопытно.

– Все дело в моей спине, – продолжал Келли. – Она меня подвела, мы и пятьсот ярдов не прошли по главной дороге. Позвонок то выскочит, то встает на место, уже лет пять я испытываю христовы муки. Стоит мне чихнуть, как я грохаюсь на колени, ваша честь.

– Я тоже страдаю от этого недуга, – сказал старик. – Такая боль, словно шилом тычут в позвоночник. – Старик осторожно коснулся спины, припоминая, и все закивали.

– Мучения Христа, как я говорил, – сказал Келли.

– Вполне понятно, что вы не могли завершить свое путешествие с такой тяжеленной рамой, – сказал старик. – И весьма похвально, что вы сумели дотащить такую неподъемную ношу обратно.

Келли моментально стал выше ростом, услышав оценку своих деяний, и просиял.

– Пустяки. И я сделал бы это еще раз, если бы не эта связка костей над моей задницей. Прошу прошения, ваша честь.

Однако его светлость уже перевел взгляд своих добрых, затуманенных серо-голубых глаз на Моргунчика Уаттса, который держал под каждой рукой по персиковой ренуаровской красотке и переминался на месте.

– О Господи, я не топ в болотах и не надрывал спины, – заявил Уаттс и прошелся с двумя картинами, чтобы показать, как он шел с ними домой. – Я добрался до дому ровно за десять минут и принялся вешать картины на стену. И тут у меня за спиной возникла жена. Вам когда-нибудь случалось испытывать такое: стоит ваша жена сзади и ни гугу?

– Пожалуй, могу припомнить похожие обстоятельства, – сказал старик, пытаясь вспомнить, потом кивнул, – действительно, подобные эпизоды промелькнули в его старческом сознании.

– Ну, ваша светлость, вы согласны со мной, только женщина может так безмолвствовать? И торчать как идол из Стоунхенджа. В комнате так похолодало, что у меня зуб на зуб не попадал. Я боялся, что повернусь и окажусь лицом к лицу с Чудовищем или с дочерью Чудовища, как я ее называю, чтобы отличать от тещи. Наконец я услышал, как она делает глубокий вдох, а потом очень спокойный выдох, будто прусский генерал.

– Эта женщина голая, как сойка. А та – оголилась, как раскрытая раковина с устрицей во время отлива.

– Но, – возразил я, – это же этюды знаменитого художника-француза, изучавшего человеческое тело.

– Француза! Разрази меня Господь! – возопила она. — Юбки задраны чуть не до задницы! Платья – до пупка! Чавкают и причмокивают губами в своих грязных романах! Вот что такое французы! А теперь ты заявился домой и развешиваешь мазню своего француза по стенам! Раз уж на то пошло, почему бы тебе не снять распятие и не прибить вместо него толстую голую девку?

– Ну, ваша честь, я просто зажмурился, и мне захотелось, чтобы у меня отвалились уши.

– И ты хочешь, чтобы на это глазели наши мальчики перед сном? – говорит она.

– Дальше помню только, что бреду по дороге с двумя голыми, как мидии, красотками, прошу прощения, ваша честь, и премного благодарен.

– Они и в самом деле кажутся раздетыми, – сказал старик, держа в каждой руке по картине, словно пытался найти в них все то, о чем говорила жена этого человека. – Когда я смотрю на них, то всегда думаю о лете.