Лоис Буджолд - Память

– Я так понимаю… это произошло не случайно?

Губы Майлза растянулись в хищной усмешке. – Случайность, – продекламировал он, – благоволит подготовленному уму, как кто-то там сказал. Нет. Не случайно.

Грегор откинулся на стуле, вид у него был крайне обеспокоенный. – Только сегодня утром он лично доставил мне ежедневный доклад СБ, и все это время он знал… Я был почти готов утвердить его в постоянной должности шефа СБ.

Губы Майлза дрогнули.

– Ага. И он был бы хорошим шефом, почти. Слушай… хм… я обещал Дуву Галени, что попрошу тебя сказать Лаисе: он не предатель. Ты выполнишь мое обещание?

– Конечно. Вчерашние события ужасно ее расстроили. Объяснения Гароша ввергли нас всех в мучительное сомнение.

– Люка всегда был вкрадчив, – пробормотал Иллиан.

– Почему он это сделал? – спросил Грегор.

– У меня осталось великое множество вопросов, на которые я по-прежнему хочу получить ответы, прежде чем сяду составлять доклад, – сказал Майлз, – и, похоже, большинство из них начинается с «почему?». А этот вопрос – самый интересный из всех.

– И на него труднее всего ответить, – предупредил Иллиан. – Где, что, как, кто – на эти вопросы я мог хотя бы иногда получить ответ из вещественных доказательств. А «почему» – вопрос почти богословский, и зачастую ответ на него оказывался за пределами моих возможностей.

– Есть столь многое, о чем нам может рассказать только сам Гарош, – заметил Майлз. – Но мы, к великому сожалению, не можем использовать на этом ублюдке фаст-пенту. Думаю… мы могли бы кое-что из него вытянуть, если нажать на него нынче же вечером, пока он еще выведен из равновесия. К завтрашнему дню он снова обретет соображение, а оно у него немалое, потребует адвоката и примется гнуть свою линию. Нет… не мы . Ясно, что он ненавидит меня со всеми потрохами, хотя тут снова очередное «почему»… Саймон, ты не мог бы… ты сумел бы провести допрос за меня?

Иллиан потер лицо. – Попытаться могу. Но если он был готов уничтожить меня, не вижу, почему бы ему не быть готовым выдержать любое моральное давление, которое я в силах оказать.

Грегор какое-то время изучал свои пальцы, сплетенные на поверхности комм-пульта, затем поднял глаза. – Погодите, – произнес он. – У меня есть идея получше.

– Мне действительно надо смотреть на все это? – шепнул Айвен Майлзу на ухо, пока их маленькая группка шествовала по утыканному следящими устройствами коридору к камере Гароша. – Дело обещает быть весьма неприятным.

– Да, по двум причинам. Поскольку ты был моим официальным свидетелем на всем протяжении дела и, несомненно, тебе потом еще придется давать всевозможные показания под присягой. И потому, что ни Иллиан, ни я физически не способны одолеть Гароша, если тот решит разыграть из себя берсерка.

– А ты этого от него ждешь?

– Вообще-то нет. Но Грегор считает, что присутствие обычного охранника – одного из бывших людей Гароша – может препятствовать его… гм… откровенности. Держись, Айвен. Говорить тебе не придется, только слушать.

– Тоже верно.

Охранник СБ набрал код, отпирающий дверь камеры, и со всем почтением занял пост рядом с ней. Майлз вошел первым. Новые камеры СБ не были совсем уж просторными, но Майлз видал и похуже; в них имелись отдельные, хоть и прослеживающиеся, ванные комнаты. Однако пахло здесь все равно военной тюрьмой – худшим запахом на том и этом свете. Вдоль стен узкой комнаты, с обеих сторон, располагались две койки. На одной сидел Гарош, все еще в форменных брюках и рубашке, которые были на нем каких-то жалких полчаса назад. Он еще не пал до оранжевых рубахи и пижамных штанов арестантской формы. Однако он был без кителя и сапог, на нем не осталось ни одного знака различия и серебряных Глаз Гора. Майлз ощущал отсутствие этих Глаз как два горящих рубца на шее Гароша.

Гарош поднял взгляд, и при виде Майлза его лицо сделалось замкнутым и враждебным. Вошедший следом Айвен занял пост возле двери – «я здесь, но я отдельно». Когда вошел Иллиан, лицо Гароша стало сконфуженным и еще больше замкнутым; Майлз внезапно вспомнил, что смирение – это умерщвление духа, и корень этого слова родственен «смерти».

И только когда внутрь, наклонив голову, шагнул высокий и мрачный император Грегор, Гарош потерял контроль над своим лицом. Потрясение и ужас сменились у него на лице вспышкой открытой муки. Гарош глубоко вдохнул и попытался выглядеть хладнокровным и решительным, но преуспел лишь в том, что черты лица его словно застыли. Он вскочил на ноги – Айвен напрягся, – но Гарош лишь надтреснутым голосом проговорил: «Сир!». Его самообладания – или скорее соображения, – хватило в этих обстоятельствах лишь на то, чтобы отдать честь своему главнокомандующему. Судя по виду, Грегор не собирался отвечать на приветствие.

Грегор жестом приказал паре своих собственных оруженосцев подождать за дверью. Майлз не надеялся, что от него самого будет особо много пользы, если Гарош ринется с места и каким-либо образом нападет на императора, но, на худой конец, он может броситься между ними. К моменту, когда Гарош покончит с ним, прибудет подкрепление. Дверь камеры, скользнув из стены, закрылась. Майлзу показалось, что он ушами ощутил перепад давления, словно в воздушном шлюзе. Тишина и ощущение, что они отрезаны от мира, были здесь глубочайшими.

Тщательно оценив имеющиеся силы и возможные направления, Майлз занял позицию, симметричную айвеновской, только с другой стороны двери – на самой границе личного пространства Гароша, в максимальной близости от него. Они будут молчаливы, как пара (правда, плохо подобранных друг к другу) горгулий у входа, и Гарош постепенно забудет об их присутствии. Грегор об этом позаботится. Сам Грегор сел на койку напротив Гароша. Иллиан, скрестив руки, прислонился к стене, как это умел делать только он – живое воплощение Глаза Гора.

– Садитесь, Люка, – произнес Грегор так тихо, что Майлзу пришлось напрячь слух.

Гарош развел руки, словно собираясь протестовать, но его колени подогнулись, и он тяжело осел на лавку. – Сир… – пробормотал он снова и прокашлялся. О да, Грегор в своих предположениях оказался совершенно прав. – Генерал Гарош, – продолжил Грегор, – я желаю, чтобы вы лично сделали мне ваш последний доклад. Это ваш долг перед мной. А учитывая тридцать лет, которые вы отдали моей службе – почти всю мою жизнь, все мое царствование – это и мой долг перед вами.

– Что… – Гарош сглотнул, – … что вы хотите, чтобы я рассказал?

– Расскажите мне о том, что вы сделали. Расскажите, почему. С самого начала и до конца. Включая все факты. И опустив любые оправдания. Для них у вас будет время позже.

Вряд ли можно было произнести это проще – и вряд ли эффект мог бы быть ошеломительней. Майлзу случалось видеть Грегора спокойно светски обаятельным, спокойно обреченно бравирующим, спокойно отчаявшимся, спокойно решительным. Но никогда прежде не видел его спокойно разгневанным. Это впечатляло. Давило, как толща океанской воды. В этом можно было утонуть, сражаясь за глоток воздуха в попытке вынырнуть на поверхность. «Выкрутись теперь, Гарош, если сумеешь. Грегор наш господин не только по титулу.»