Лазарь Лагин - Старик Хоттабыч. Голубой человек

Он снова маленечко отдохнул, закрыв глаза.

- Приколол? - спросил он, все еще не раскрывая глаз. - Тогда давай, Егор, заодно откроем окно, а?… Вынимай вторую раму… на мой ответ… Скажешь Зойке, я приказывал - хочу дышать свежим воздухом и не бояться, что тебя подслушивает какой-нибудь царский холуй… Может, тебе обидно слышать такие слова про царя?

- Нисколько не обидно, - сказал Антошин, торопливо отдирая с краев оконных рам поотставшие от сырости полоски газетной бумаги: - чего ж тут такого обидного?

Столовым ножом он отогнул: гвоздики, которыми зимняя рама была приколочена к подоконнику и наличникам, дернул ее обеими руками на себя, вынул, поставил у стенки и распахнул окно.

В комнату хлынул солнечный свет и бодрящий, совсем по-весеннему сыроватый свежий воздух. И вместе с воздухом и солнцем со двора и Большой Бронной ворвались в затхлые Зойкины меблирашки вешние городские шумы.

Восторженно визжали ребятишки, игравшие в казаков-разбойников. Вовсю чирикали воробьи. У деревянной коновязи возле извозчичьего трактира глухо ржали в торбы с овсом извозчичьи клячи. Звенел невообразимо высокий тенор точильщика: «Точить ножи-ножницы, бритвы править!» «Старье би-ре-ом!» - вопил захожий татарин с мешком на спине. На соседнем дворе шарманка, задыхаясь и ухая, играла марш лейб-гвардии Преображенского полка. Под самым окном какая-то, судя по свежему голосу нестарая женщина рыдающим голосом попрекала кого-то невидимого и неслышного:

- Я тебе что? Я тебе, деспот, приказывала огурцы купить! А это что? Это разве огурцы?… Огурцы, говоришь?! А где ихняя хрусткость, если это огурцы?. Да тебя за такие огурцы убить мало, Мазепа проклятая!… Молчишь! Я тебе, ирод, помолчу! Где огурцы?!. Три копейки корове под хвост!…

Конопатый раскрыл глаза.

- Сядь поближе, - поманил он Антошина. Антошин придвинул свою табуретку к самому изголовью умирающего.

- Так вот, - сказал Конопатый, - парень ты, кажется, честный, грамотный… и если тебе дать правильное направление, сможешь ты сослужить народу хорошую службу, благородную… Конечно, если ты хочешь добра не только себе, но и народу…

- Хочу, - сказал Антошин. - Честное мое вам слово, очень хочу.

- Можешь себе представить, Егор, будет такое время… обязательно будет, когда не станет у нас в России ни царей, ни помещиков, ни фабрикантов… ни купцов… Никаких хозяев, которые живут чужим трудом… Чудно, а?

- Нет, почему же, - сказал Антошин, - нисколько не чудно.

- …И вся власть будет в руках народа… И не будет неграмотных… Всех будут учить бесплатно в гимназиях и университетах… И рабочих всех, кого теперь не допускают до ученья… Хотел бы ты быть студентом, Егор? Ты не стесняйся, говори… Тут нет ничего смешного…

Ах, как Антошину хотелось сказать, что он студент-заочник, что через два с половиной года он стал бы уже инженером, если бы не эта удивительная перемена в его жизни! Но Конопатый все равно не поверил бы, а на объяснения, кажется, времени бы уже не хватило.

- Конечно, хотел бы, - сказал поэтому Антошин. - Высшее образование великая вещь.

- Но этого счастливого времени нельзя дожидаться сложа руки… Каждый… Сильный приступ кашля прервал слова Конопатого.

- Я лучше закрою окошко, Сергей Авраамиевич, - предложил Антошин, все-таки январь месяц. - Чепуха! - прохрипел сквозь кашель Конопатый. - Хуже не будет.

С минуту длилось тяжелое молчание. Потом Конопатый с деланным безразличием осведомился:

- А тебе откуда известно, что я Авраамиевич? Меня здесь во дворе все Абрамычем величают.

Антошин понял, что проговорился и что теперь ему от; объяснений не уйти.

- Сергей Авраамиевич, - начал он, сознавая всю необычайную шаткость своих позиций, - вы читали книгу «Янки при дворе короля Артура»?

- Не виляй, Егор, отвечай по существу.

- Так я же как раз по существу! Роман американского писателя Марка Твена «Янки при дворе короля Артура» вам приходилось читать?

- M-м! - отрицательно промычал Конопатый.

- А «Путешествие пана Броучека в XV столетие»? Это повесть чешского писателя Святоплука Чеха…

- Откуда… тебе… известно… что мое… отчество… Авраамиевич? - надсадным голосом повторил Конопатый, уже не стараясь скрывать свою подозрительность. - При чем здесь какие-то романы?

- Очень даже при чем, - беспомощно отвечал Антошин, чувствуя, что вот-вот и кончается их запоздалая беседа. - Я вам сейчас все расскажу… Только вы мне все равно не поверите… Я бы и сам на вашем месте ни за что не поверил… Так вот, хотите верьте, хотите нет, но я уже давно, почти с детских лет, знаю ваше имя и отчество по… по Музею Революции.

- Почему, почему? Ты яснее говори… По какому такому музею?

- По Музею Революции, Сергей Авраамиевич…

восторженно орали под окном ребятишки

- …Теперя, ежели ты такие огурцы покупаешь, Мафусаил жеребячий, - звенел прежний женский голос, - то как же тебя, змей подколодный, можно теперя за колбасой, скажем, посылать или за требухой?… Значит, я тебе деньги даю, а ты…

- Прикрой окршко, - сказал Конопатый, - мешают Антошин с совершенно убитым лицом выполнил его просьбу.

- Музей, значит, Революции? - медленно переспросил Конопатый. - Это в охранном отделении?

- Что вы! - воскликнул Антошин. - Это самый честный, самый настоящий, революционный Музей Революции!

- Так, так!… И где же он, этот удивительный музей, помещается?

- Он… он ещё не помещается, Сергей Авраамиевич!… Господи, как бы мне это вам объяснить, чтобы вы мне хоть немного поверили?… Вы понимаете, он ещё только будет помещаться… В здании нынешнего Английского клуба, тут совсем рядом, на улице Горького, то есть, я хотел сказать, на Тверской…

- Будет помещаться? - слабо усмехнулся Конопатый. - Утешаешь, значит?

- Да нет же, честное мое слово, не утешаю… Я бывал в нем по крайней мере раз двадцать… Он будет там помешаться с тысяча девятьсот двадцать второго года… Вы только меня, пожалуйста, не перебивайте!… Послушайте меня спокойно несколько минут… Я бы сам не поверил, но что я могу поделать, если это факт… Там, в Музее Революции, на втором этаже, в отделе «Марксистское движение девяностых годов девятнадцатого века», висит, то есть будет висеть, ваша фотография и краткие биографические сведения… Пожалуйста, прошу вас, Сергей Авраамиевич, не перебивайте меня ещё несколько минут, а потом спрашивайте… - Там будет написано, я вам сейчас прочитаю эту надпись наизусть, у меня отличная память… Одну минуточку, я сейчас вспомню в точности:

«РОЗАНОВ СЕРГЕЙ АВРААМИЕВИЧ. Родился в 1868 году в Гжатске Смоленской губернии в нищей семье пономаря. Учился в Смоленской духовной семинарии, исключен из нее «за гордыню». Участник Московского народовольческого кружка Н. А. Соколова. В 1888 году, в результате провокации члена этого кружка А. Колчанова…»