Рэй Брэдбери - Механический хэппи-лэнд [сборник, litres]

– Нет! – возопил Гонн, протягивая руки, чтобы подхватить мальчика. – Подвалы. Библиотечные хранилища, которым суждено заполниться идеями, фантазиями, невозможным будущим, претворенным в жизнь!

– Смерть! – кричал Ахмед. Затем, глядя на убегающие вдаль пески, где брели недосягаемые животные, все удаляясь от него. – Отец!

– Не зовите отцов, – сказал Гонн. – А взывайте к себе, если хотите спастись.

– Смерть! – И Ахмед со скорбным возгласом упал.

Сморщенный, обмякший, сдутый, как большой продырявленный аэростат, он стремительно упал, а с ним, стеная, и Гонн низвергся в дюны. Там, где он упал, словно мощный метеор, только кратер курящейся пыли указывал на место его крушения, но Ахмед не погряз в дюнах, а растянулся, ошеломленный, и поднялся на ноги под пустым небом перед вереницей залитых лунным светом пустынных дюн.

– Гонн! – позвал он.

Ни звука.

– Гонн! – пролепетал он.

Молчание.

Песчинки с шелестом засосало в воронку у его щеки.

– Видишь, – раздался глухой шепот. – Что? – произнес потерянный голос. – Ты… – Песок провалился под собственным весом. – …натворил? – Угасая: – Я умираю. Ты… меня… сгубил…

– Нет! – Ахмед схватился за воронку в песке. – Вернись, Гонн. Ты мне нужен!

– Нет… – донесся голос из-под толщи песка, – не я…

Ахмед принялся отчаянно копать и шарить, но откапывал лишь песок и воздух.

– Гонн, где ты? Вставай!

– Твой отец тянет меня на дно.

– Он не может. Он не должен!

– Он – твое прошлое. Ты должен стать своим будущим. Отпусти его. Оторви его от моих рук-ног, моего сердца, от моей головы!

– Но как? Как??!! – Ахмед зарылся глубже. Ничего. Опять ничего.

– Отведи взгляд. Не смотри с тоской на горизонты, на которых звери, вросшие в землю. Пляши на моей могиле.

– Что?

– Пляши. Довольно слез, не то я утону и буду отдан на заклание. Я почти погиб. Пляши.

Вытерев глаза и не глядя на горизонт, за которым обитал его отец, обреченный на забвение, Ахмед заплясал.

Под холодной дюной поздней ночью он ощутил содрогание, мощное возмущение, словно забилось сердце бога.

И он продолжил пляску.

– Пой… – повелел громоподобный шепот.

И Ахмед не только заплясал, разметая песок во все стороны, но и запел, как с самого высоченного минарета в великой земле, и большое сердце, упрятанное в недрах, увеличилось и забилось, оживая.

И если на миг Ахмед поднимал глаза, чтобы обшарить местность, готовясь вскрикнуть, то исполинское сердце слабело и песок смерзался, поэтому он не сводил глаз со своих мелькающих ступней, которые будоражили невидимое сердце, а он тем временем неистово горланил слова любви, дабы вытащить Гонна из могилы, оживить, растормошить, продлить ему жизнь.

– Да! – раздался могучий шепот, погребенный голос. – О да, отпрыск моего сердца, моей жизни, тот, кто отплясывает, чтоб разбудить огонь, чтобы не знать преград ни на земле, ни в небе. Пляши, распевай, выкаблучивай!

И с этим последним всплеском пески взорвались, словно гора, буря, праздничная петарда. Гонн возродился, воспарил и прихватил с собой Ахмеда.

В облаках они расхохотались, и Ахмед расплакался слезами облегчения и восторга. Гонн стал осыпать его вопросами:

– Караван существует?

– Нет, – сказал Ахмед.

– Ты видишь его где-нибудь?

– Нет, – ответил Ахмед.

– А длинная вереница людей?

– Исчезла, – ответил Ахмед.

– А с ними и чей-то отец?

– И чей-то отец вместе с ними.

– Следовательно, настоящее не способно ослепить тебя, заслонив собою будущее? Хорошо, – промолвил огромный рот на громадном лице большущей головы на колоссальном тулове. – Зри глубже ! Стань истинным могильщиком. Пусть твоя душа повелевает сердцу. Пусть твое сердце говорит твоим языком. Выдыхай. Торжествуй. Кричи!

Ахмед набрал полные легкие прозрачного, как ключевая вода, воздуха.

– Выдох! – произнес огромный рот, чуть не заглотив его.

Ахмед бурно исторг из себя диковинный воздух.

И пересохшее море, океанский прилив дюн, набегающих друг на друга, от берега до берега содрогнулся.

– Еще!

Ахмед выдохнул.

И песчинки роями взвились вверх, как саранча.

И открылось то, что лежало под ними.

– Великий Гонн, – ошалел Ахмед, приходя в восторг. – Это моя работа?

– Все это – плоды трудов Ахмеда.

А внизу простирались не городища, камень к камню, а мраморные скалы, из которых в один прекрасный день их возведут, а на вершинах скал была кровь, кости и твари с перепончатыми крыльями-серпами, косившими ветер; гады с отвратительными, омерзительными ухмылками.

– Как страшно! – Ахмед вздрогнул и всплеснул руками, прикрывая лицо. – Кто их создал?

– Единый Бог, его ночной кошмар их вызвал к жизни.

– Как их звать?

– Не надо звать, а то еще придут . Они оставались безымянными на протяжении миллиона звериных поколений, пока они не обрели имен на стенах музейных. Но эти костлявые воздушные змеи захлопнулись, как веера, задолго до того, как ты пробудился в утробе матери. Улыбки, как отпечатки крыльев, вбиты в камень у подножия утесов. Ни человекообразные, ни человек не видели их полета. Остались лишь оскалы их иероглифических ухмылок. Но поспешим!

И Гонн с Ахмедом взмыли вверх в гуще ночного извержения летучих мышей, что ринулись из нор пожирать роями саранчу, и комаров, и мошек.

И вот небо опустело, выросли деревья, и белки с перепончатыми крыльями замельтешили на фоне лунного диска.

– Полет, – прошептал Гонн. – И еще раз полет. Когда наконец возник человек, зависть к парению в высях доводила людей до исступления. Полет.

– Полет, – повторил Ахмед.

А затем могучий друг Ахмеда выдохнул, как это сделал мальчик, и песок отхлынул на берег, необъятный, как вечное небо. И вскрылись улицы, города и люди, застывшие, подобно изваяниям, когда исчезло высохшее море. И все смотрели на утесы, вокруг которых некогда кружила злобно нечисть. А нынче, когда из темени возникло солнце, отец и сын, облаченные в золотые перья, скрепленные блестящим воском, стояли на цыпочках у края скалы.

– Выше, – закричал Ахмед. – Я должен видеть !

И Гонн-Бен-Аллах взмыл выше, чтобы видеть отца и сына, которые подпрыгивают, взмахивая золотистыми крыльями, и отрываются от скал, как сын взлетает все выше и выше, а встревоженный старик кричит, призывая сына спуститься. Но полуденное солнце опалило его крылья, и воск полился золотыми слезами с его запястий, локтей и рук. И он камнем рухнул с небес.

– Поймай его! – воскликнул Ахмед.

– Не могу.

– Ты же бог, способный на все, что угодно.

– А он смертный, который должен перепробовать абсолютно все .

И летун с золотистыми крыльями низвергся в море и утонул, оставив после себя яркие круги на молчаливых водах, когда почило солнце и луна вернулась.