Рэй Брэдбери - Механический хэппи-лэнд [сборник, litres]

– Как ужасно, – вырвалось у Ахмеда.

– О, как дерзновенно, – сказал Гонн.

Они сделали круг, глядя, как отец скорбно парит над притихшим прибоем.

– Неужели это случилось на самом деле? – спросил Ахмед. – Должно быть, так.

– Значит, так оно и есть.

– Даже если его крылья размякли и он упал?

– Именно. Попытка – не провал. Ведь хуже смерти – не пытаться вовсе.

– Но что это значит ?

– А это значит, – сказал Гонн-Бен-Аллах, – что ты должен разбрасывать перья по ветру и угадывать, куда они разлетятся по компасу твоего сердца. Это значит, что ты должен прыгать с утесов и мастерить себе крылья, пока падаешь наземь!

– И падать ? И никогда не испытывать страха?

– Испытывать страх, да, но подавлять страх смелостью.

– Это очень круто для мальчишки.

– Расти крутым, пусть от крутизны трескается твоя кожа, чтобы из-под нее… смотри!.. бабочка! За ней!

И, оседлав ветер, они понеслись над землей и увидели:

Воздушный корабль из ворса репейника, волокон молочая и пыльцы, такой легковесный, что мог затрепетать от дуновения ребенка. Его мачты и реи из огромных тростинок гнулись под весом призрачных одуванчиков. Паруса из паутины и болотной мглы, а капитан – невесомая мумия из табака и палого листа, который шуршал, когда паруса над ним полоскались на штормовом ветру. Корабль – с полмили, а грузу – пригоршня. Чихни! Что Ахмед и сделал! И тот обратился в пыль.

Они опять пустились в путь, подгоняемые ветром, и что же они обнаружили:

Воздушный шар, спелый, как персик, высотой с дюжину акробатов, заполненный горячим дыханием из корзины с огнем, висящей под разинутым устьем, вдыхающим пламя, поднимался со своими пассажирами – петухом и собакой, лающей на луну, и двумя мужчинами, машущими морю зевак.

И женщина в диковинных одеждах и чепце смеется в облаках в тот миг, когда шар вспыхивает и падает, обгоняя ее крики.

– Нет! – возопил Ахмед.

– Взгляд не отводи! Люди падают, чтобы снова воспрять! – прошептал Великий Бог Времени и Бурь. – Открой глаза!

Ахмед моргнул и увидел кривизну земли и воздушного змея в бегущих облаках. В огромной бамбуковой раме с шелковыми полотнищами, словно паук, запутавшийся в своей пестрой паутине, человек отчаянно силился накренить воздушного змея. Покачиваясь на потоках ветра, он летел вверх, словно безумный восклицательный знак.

– Я лечу, я лечу! – кричал он, упиваясь своим превосходством над миром ночи.

Но, услышав его смех свыше, с господствующих высот туч и вихрей, сотня людей заворчала во сне. Они зароптали, недовольные его высоким полетом. Не осознавая его возвышенной истины, они закрыли на нее глаза, стерли его взлет, словно его и не было, и с пустыми головами разрядили луки, расстреляв небо.

Ураган стрел с клеймом китайского императора взмыл ввысь, чтобы пронзить торжество бумаги и шелка, поразить парящего человека, пригвоздить к облаку. Его последний крик: «Я лечу» сменился на: «Я гибну, гибну», и он упал, словно его шелка разодрала молния. Там, где он был, остались воздух и пустота.

Он исчез, будто его и не было вовсе, расстрелянный теми, кто приходил в ярость от одного его вида, уничтоженный неверием и завистью. Летун, лишенный своего восторга, выпустил из рук крылья, позаимствованные у птиц, и упал.

Вдруг, словно пригвожденный к небу, Ахмед и сам затрепетал, как бумажная игрушка.

Гонн-Бен-Аллах сказал:

– Что, нету слов?

– О том, что я увидел, нету слов, – скорбно промолвил мальчик. – О, всемогущий, как бы мне хотелось хоть одним глазком увидеть моего отца и моего верблюда!

– Терпение. Ты должен быть силен и без этого лекарства, и выжить, чтобы породить меня…

Ахмед изумился:

– Но ты уже родился ! Я же говорю с тобой. Ты настоящий !

– Я лишь обещание настоящего, возможность рождения.

– Но я говорю, ты – отвечаешь мне!

– Разве ты не говоришь во сне?

– Да, но…

– Так вот, без тебя мне никогда по-настоящему не родиться. Без меня ты будешь ходячим мертвецом. Хватит ли у тебя сил, чтобы породить бога?

– Если боги родятся от мальчиков, то да. А что… – он поднял взгляд на огромное бронзовое лицо наполовину приснившегося божества, – …теперь?

– А вот что! – загремел Гонн-Бенн-Аллах.

И внизу, посреди бескрайнего пляжа безжизненных песков, вулканом изверглись постройки и сооружения.

– Что это ? – изумился Ахмед.

– Люди, которые воплотили свой полет в камне, мраморе и глине, мечтали о крыльях, но удовольствовались все более великолепными арками и балками, дворцами и пирамидами. Им суждено было взлететь на месте и низвергнуться во прах. Они не могли вытянуться в рост, раздаться вширь, поэтому они выбрали путь полегче, но все равно их сердца обретали крылья, и кровь вскипала до небес, и раздавался восторженный хохот при виде таких зданий, которые распахивали окна настежь, чтобы выпустить их души на волю.

– Но это же не истинный полет, ведь их ступни увязали в глине. Даже на башнях, с которых можно было воспарить на крыльях, надежда угасала, и люди вновь впадали в грезы.

– Смотри же! Здесь пирамида, там Великая стена – это трамплины, с которых юноши и зрелые мужи взмывали навстречу гибели в надежде крылья обрести.

И подули ветры, и пески снова засыпали города, а Гонн и Ахмед полетели дальше.

Посмотреть на тех, кто ткал ковры и подбрасывал их в воздух с криком: «Лети!» Но ковры только плюхались наземь.

И увидели, как коллекционер бабочек сшил воедино тыщу пестрых крылышек, летучее цветение весны, которое, стоило ему шагнуть с крыши, взорвалось при первом же его восторженном крике и последним вскрике тишины.

И увидели падение тысячи зонтов, когда земное притяжение впечатало безумного мальчишку в летнюю траву.

И поглазели на другие машины, сплошь из вертушек и крутилок, жужжания и стрекотания колибри, подгоняемые дождем и тонущие в равнодушном море.

– Я вижу! – воскликнул Ахмед.

– Зри глубже. Призови к себе игрушки, найденные этой ночью! Засели ими небо, затем сожги отброшенные ими тени в своем воображении, чтобы они никогда не были утрачены. Ну же!

– Да! – закричал Ахмед. – Восстаньте, духи Вечности! Кто к вам взывает ?

– Ахмед, – шепчет Гонн.

– Ахмед, – вторит ему мальчик.

– Машин Забвения повелитель.

Ахмед замялся, затем:

– Машин Забвения повелитель!

И там, где раньше была сотня, тотчас зажужжал десяток тысяч осиных, стрекозьих, змеиных очертаний и заискрился при луне. Повсюду зажурчали речушки, реки – Амазонки и, наконец, неистовые океаны крыльев.

И Ахмед хлопнул в ладоши, и в небе разразился аплодисментов гром без молний, барабанный бой возгласов: пронзительный галдеж мальчишек и мужей, плетеные остовы возникли в облаках.