Вероника Батхен - Фараоново племя

— А потом? — спросил Гриня.

— Суп с котом. Расстреляли. Слышу: «бой» кричит Михал Юрич. Выхожу так неспешно. А рыжий скачет, захват проводит, меня за шею взять хочет. Ну я и подмогнул — пригнулся (спина-то широкая), довел движение — он и вылетел с ковра, как миленький. Сам себе поражение сляпал. По правилам, спрашиваю? Все тебе, гражданин дорогой по правилам? Будешь ещё людям деньги совать, к моим ученикам подкатываться — с землей смешаю! А он молчит. И зал молчит, как опустел. Глянул я — а клоун белый, как смерть стал, глаза раскрыл и не дышит. Испугаться не успел — вонь пошла. Чуял кто, как лежалая падаль пахнет? Оно и было, только раз в двадцать сильнее. Я-то не евший был, а Михал Юрич успел поужинать, ему хуже пришлось — стравил ужин и бац в партер отдохнуть. Там где клоун лежал, туча мух собралась вдруг, тело червями вскипело. Я «Отче наш» вспоминаю, а у самого зуб на зуб не попадает. Черви схлынули, косточки проступили, череп показался, чистенький, словно сахарный. Ухмыльнулся в последний раз, челюстью клацнул — и рассыпался прахом. Тут у меня сердце-то и захолонуло. Думал, инфаркт. Обошлось. Врач укол в пятую точку поставил, велел не нервничать — и конец. Теперь всё поняли?

Тренер обвел взглядом примолкших «мальчиков», кто-то смотрел на учителя с восторгом, кто-то недоверчиво хмурился, кто-то прятал глаза.

— Добро. Кому охота гадайте — в самом деле оно было или я вам, дружочки, сказку на ночь решил рассказать. Вроде байки от Миямото Мусаси — жил когда-то такой японец, горазд болтать был. Эх, вы, мальчишки… Спать всем!

Не обращая внимания на шушуканье парней, тренер отлучился в конец вагона, вернулся в спортивных штанах и белой футболке, принял три разных таблетки, запивая каждую коротким глотком воды, лег и спустя пару минут захрапел — тяжело, с присвистом. Кто-то из «мальчиков» — кажется Илья — бережно поправил на старике одеяло.

Я отвернулась к окну, прокручивая в памяти услышанное. Байка выглядела занятно, стоило запомнить её, записать, а потом и собрать рассказ. Пусть читатель гадает — был ли на самом деле рыжий клоун, умер ли он или не жил никогда. Закрутить бы финал… не успев додумать, я задремала почти мгновенно — мерный стук вагонных колес, наконец, допел колыбельную.

Видимо поэтому проспала и окончательно открыла глаза, когда поезд медленно тормозя подъезжал к перрону. Команда самбистов уже толпилась у выхода, могучий Шурик нес сумку тренера, Илья и ещё один парень поддерживали его самого. Остального я не отследила, лихорадочно запихивая в рюкзак пожитки.

Первое ощущение от суетливой вокзальной площади — сытный запах, словно врезаешься носом в душистый, час назад испеченный пирог. Я обожала увесистые плюшки и посыпанные мукой паляницы, которые продавали сдобные бабоньки в киоске у вокзального рыночка. И е не удержалась, как голодная девочка вонзила зубы в хрустящую корку. Приметы дороги хранились в памяти, словно колода заигранных карт, на которых выучена каждая черточка — круглая площадь, маленький мостик, а за ним совсем рядом — уже цветущий Ботанический сад. Удержаться от удовольствия полюбоваться отмытой до блеска утренней зеленью и набрякшими, грузными стволами старых каштанов, я не смогла. И с полчаса перечерчивала шагами дорожки, вспоминая, как ходила здесь за руку с чудным юношей, как нежны были его губы и настойчивы пальцы… молодость, молодость. Завершив обход наших тропинок, я собралась было на Бульвар и в окрестные улочки — снять шляпу перед бронзовым памятником, насладиться пышным модерном фасадов. Но увы — настырный звонок мобильного напомнил, что в четыре начинается фестиваль. Меня ждала маленькая гостиница. Не теряя времени, я заселилась в номер, пахнущий свежими простынями, сполоснулась с дороги, бросила вещи в голодные двери шкафа, и, уже завязывая шнурки, услышала стук в дверь.

Незнакомый, рыжекудрый мужчина в клетчатом костюме и желтых носках, бесстыже маячащих над штиблетами не стал тратить время на реверансы.

— Анжелика, вас так зовут?

— Да, — согласилась я, хотя так меня не называли с детства.

Рыжекудрый склонился в нарочитом поклоне, норовя поцеловать мне ручку. Я увернулась. Он преувеличенно широко улыбнулся.

— Позвольте отрекомендоваться — писатель Сушкин. У меня к вам, прекрасная Анжелика, одно пустячное дельце. Понимаете, мне чертовски необходимо серебряное перо. В смысле первое место конкурса.

— Вы шутите? — раздраженно поинтересовалась я. — К сожалению, не смешно.

Выразительная физиономия рыжего скривилась.

— Что вы! Я человек состоятельный и готов заплатить за него любые деньги. Любые разумные деньги, конечно же. Постарайтесь выступить скромно, без особых изысков — и вашему гонорару позавидуют даже в Москве. Устроит?

Словно из воздуха в пальцах клетчатого возникла упругая пачка зеленых бумажек, украшенных брюзгливой физиономией Франклина.

— Не отвечайте сразу, мадемуазель! Все знают — в литературных играх не существует правил, все места давно куплены, проданы и подсужены. Я всего лишь хочу подстраховаться от возможных проблем, а заодно дам заработать приличному человеку. Встретимся вечером, дорогая моя! Адью!

Дверь захлопнулась. Я выругалась, витиевато и зло. Так меня не оскорбляли с тех пор, как мне было семнадцать и Лешка Японец, наглый гаденыш, обозвал меня шлюхой. Он отделался чашкой кофе в физиономию. Этот клетчатый клоун определенно заслужил большего. Я задумалась, не позвонить ли в издательство, рассказать о причудах товарища конкурсанта. Даже набрала номер, но, услышав гудок «занято» не стала перезванивать. Зерно истины в словах рыжего визитера определенно было — премии в нашем ремесле присуждались самым парадоксальным образом, и ни малейших иллюзий по поводу никто кроме наивных новичков не испытывал. Случалось, и покупали призы и проталкивали своих, и валили перспективные вещи. Ходила байка, как один ушлый автор получил «цацку» потому, что поставил всему фестивалю пару ящиков коньяка. Почему бы и мне не заработать деньжаток, раз они сами пришли в руки? Наверняка все уже решено, и имя победителя изящной гравировкой украшает серебряное перышко. …Мы подпишем союз и айда в стремена и ещё чуток погрешим…

Я смачно плюнула в пепельницу, заботливо выставленную на тумбочке и вместо оплаченного обеда осталась в номере — перестраивать выступление заново. Даже если победы мне не видать, я устрою этим ленивым сычам Монти Пайтонов со святым Граалем подмышкой — черта с два кто из них рискнул бы выставлять на посмешище свой драгоценный текст, гениальную, трепетную не-тле-ноч-ку. А я привыкла — опыт аскера и уличного актерства не стереть приличным костюмом и не купить за серебряное перо. …Значит не шутят оне. Тогда я немножечко пошучу.