Геннадий Прашкевич - Разворованное чудо. Повести и рассказы

Когда повар созвал нас к столу, Буассар устроился напротив меня. В неофициальной обстановке мы, как правило, звали его Длинноголовым, потому что француз всерьез утверждал - все богатые люди долихоцефалы! Больше всего эти утверждения обижали низколобого голландца. Ему, конечно, больно было узнать, что по законам природы он навсегда останется среди нищих.

- Жри я, как ты, Буассар, я бы отрастил голову подлиннее!-только так и защищался он от умных речей француза.

Буассар ухмылялся. Он вовсе не настаивал на классификации, почерпнутой им из случайной книжки, читать которую он мог только в минуты кафара - беспричинной тоски, одолевающей белого человека в тропическом климате. Буассар, собственно, никогда и не отстаивал свои теории, но голландца он любил подразнить, ибо не в пример ему, голландец был твердо убежден в прирожденной злости и лени африканцев. Впрочем, такие, как Буассар и ван Деерт, проделали в свое время поход на Чад, работали на Гваделупе, усмиряли Алжир и Марокко и вполне завоевали право на свои собственные шутки. Даже, например, такие: Буассар садился у кухни, вытаскивал из кармана тяжелый «вальтер» и подолгу толковал с бабингой о вполне возможном его, бабинги, побеге к симбу..,

- Тогда я продам твой череп, бабинга, американским малышам с бананов Сикорского!.. Ты не знаешь, что такое банан Сикорского? Это вертолет. Такая большая стрекоза, нагруженная ребятами в малиновых беретах. Любой из них даст за череп негра кучу долларов!

И показывал «вальтер»:

- Вот эта штука и поможет мне добыть доллары, бабинга. Когда ты побежишь, я буду стрелять только из этой штуки. Ты понял?

- Оставь негра, Буассар,- вмешался я, зная, что французу приятно такое вмешательство. И француз, правда, спрятал «вальтер» и вразвалку побрел к палатке, улыбаясь всеми своими шрамами… По крайней мере, так было вчера, на нашей старой стоянке.

А сейчас Буассар сидел напротив меня, а рядом с ним сгорбился ван Деерт.

Голландца я не любил. Даже для легионера он был излишне жесток и жаден. На что такие способны, ван Деерт доказал еще в Индокитае, а к нам его занесло помещенное в шведской «Дагенс нюхетер» газетное объявление: «Каждого, кТ6 интересуется сёльскохозяйственными работами в Конго и умеет стрелять, просят позвонить по телефону 03-91-38». Голландец позвонил. Он не мог не позвонить, потому что в те дни его фотографии лежали в карманах чуть ли не каждого полицейского Швеции…

Слева от меня разместились капрал и новичок - немец Шлесс. Шлесс был облачен в аккуратно подогнанную форму, улыбался дружелюбно, но все, что мы о нем пока знали - его капралу рекомендовал сам майор Мюллер, питавший слабость к соотечественникам. И хотя Шлесс еще ничем не проявил себя, капрал в него верил.

А вот пятый член команды до сих пор оставался для нас тайной. Практически мы даже поговорить с ним не могли - он изъяснялся только по-итальянски, хотя на итальянца не походил. Странный парень - он почти не пил, боялся дождей и грома. Но если он ложился за пулемет, можно было спокойно раскуривать сигарету, сидя на бруствере. Иногда умение Ящика (так прозвали мы этого парня) прямо пугало. Казалось, пулемет- это продолжение Ящика… Впрочем, в легионе можно стать первоклассным специалистом в любом деле, если оно связано непосредственно с работой и, как и всякая работа, прилично оплачивается.

Перед капралом, как всегда, лежала газета. Он подобрал ее в каком-то браззавильском баре и постоянно таскал с собой, завернув в целлофан. Я никогда не видел, чтобы капрал разворачивал эту газету. Нет, он выкладывал ее на стол и мог часами сидеть над ней, как над молитвенником. Наверное, в газете было что-то такое, чего не прочтешь ни в одной другой. Но спрашивать у нас не полагается. Каждый знает об окружающих его парнях лишь то, что они сами могут ему сообщить. Так что тайна газеты капрала так и оставалась для нас тайной. Зато каждый знал - капрал обожает монету. География и история в его представлении, несомненно, сводились к чисто экономическим понятиям - район работ, оплата, тариф… «Истинная щедрость - это щедрость к себе» - вот, пожалуй, любимый афоризм капрала.

Пообедав, француз опять пристал к бабинге, и несколько раз мне казалось, что вот-вот бабинга вырвет у него «вальтер» и мне придется за кого-то из них вступаться. Но ничего не произошло. Француз знал, что делает. И хотя профессиональная надбавка за риск предполагает нечто иное, он не без удовольствия дразнил бабингу. Ведь он, Буассар, был настоящий легионер. Как говорят, легионер до смертного часа; и там, где он проходил, трава, как правило, поднималась так же медленно, как и под ногами голландца. А это кое-что значило.

Прихватив пару жестянок с пивом, я лег на разостланный по траве плащ. Из-за тоненькой веточки глянула на меня круглыми тупыми глазками крошечная древесная лягушка, и я вдруг вспомнил слова одного чудака о том, что в спокойном состоянии лягушки вроде бы совсем ничего не видят. Мир для них - сплошной голубой фон. Но, как объяснил мне все тот же чудак, беднягам лягушкам и не надо ничего лишнего видеть - ведь даже в самую плохую погоду вода сохраняет свой голубоватый оттенок, и стоит лягушкам услышать врага, как они автоматически прыгают именно на голубое, в воду… Разумеется, в таком зрении есть свои неудобства. Например, лягушка может подохнуть от голода, находясь среди убитых насекомых. Но зато если уж перед нею шевельнется что-либо небольшое и округлое, своего она не упустит! Как легионер… Деньги - вот тот сплошной голубой фон, на который мы автоматически прыгаем в любую погоду…

Француз присел рядом и ухмыльнулся:

- Усташ, ты знаешь, какого цвета зебра?

Я понимал, что пришел он совсем не за этим, но на всякий случай, заметил:

- Она полосатая, Буассар.

- Хорошо. Пусть так… Но белая она с черными полосами или наоборот?

- Обговори это с бабингой, Буассар.

Но француз был расположен к беседе. Уже через пару минут он выложил то, ради чего подкатывался:

- Усташ, говорят, ты был в Каркахенте?

О таких вещах не спрашивают, Буассар это знал. Но в последнее время мы с ним довольно близко сошлись, и он, видимо, решил, что иногда может задавать и такие вопросы…

- Не злись,- сказал он.- Я просто вспомнил одного парня. Он был итальянец и работал на крупную газету, а может и на Интерпол, потому что всегда попадал в разные истории. В конце концов кончилось это плохо. Браззавиль не Париж, а легионеры не шансонье… Этот макаронник, Усташ, интересовался биографиями таких, как мы, и сумел взять интервью даже у майора Мюллера.

- Зачем?

- Чтобы поговорить о нас с европейцами. Чтобы рассказать всем о том, что мы якобы бандиты… И почему я с тобой заговорил… В списке этого макаронника был и некий хорват по кличке Усташ, следы которого прослежены от фашистской Хорватии до Аргентины, до Испании, до Конго… Я, конечно, притворился, что впервые о таком вот хорвате слышу, но этот итальяшка был упорный и не отставал от меня, и даже обо мне самом рассказал кое-что интересное. Ну, а о тебе он говорил чуть ли не как о родственнике - так долго он занимается твоей судьбой. И особенно хорошо он помнит тебя в Каркахенте…