Андрей Валентинов - Локи

Руки заледенели, но Пэл лишь кивнула. «Можно встретиться и не на Земле…»

Мы встретимся не на Земле, Матильда Шапталь!

– Будем еще проверять, но скорее всего, эти фанатики там все взорвали. Монсальвата больше нет, но Клеменция никуда не делась. Нам по-прежнему нужен Цех Подмастерьев, Тауред и все их тайны. Кто там у них главный, ты выяснила?

Кофе оказался по-армейски крепок, но Пэл даже не чувствовала вкуса. Хорошо, что дядя торопит, не давая задуматься о тех, кто навсегда остался в черном космосе. Не только по ее вине – но и по ее вине тоже.

Главный… Тех, кто говорил с нею в корабле, Восьмого и Девятого, уже нет. Но мистер Найнз, словно предчувствуя, намекнул.

«Вы должны сберечь того, кто возглавит уцелевших».

В кабине их было трое. «Он» – Николас, небесный ландскнехт, но глава подмастерьев имел в виду явно не белокурого парня. Кто остается? Ответ прост, если вспомнить, что Девятый не очень хорошо знал английский.

– Все понял, Худышка. Когда эти болтуны оставят Оршич в покое, я возьму ее за руку и не отпущу, пока не согласится. Что можно предложить молодой красивой женщине?

– Счастье, дядя.

– Ерунда! Я предложу ей корону! Тауред станет княжеством, как Лихтенштейн, это вполне в наших традициях. Не откажется, не посмеет! У таких людей очень развито чувство долга, а я, когда надо, умею быть Цицероном.

– Ричард Глостер и Анна Невилл, сцена при гробе [40] Уильям Шекспир «Ричард III». .

– Шекспир мне еще позавидует, Худышка! А ты отдыхай, лечись, твой муж выкопал в Швеции какого-то хирурга-чудодея, так что не теряй надежды. Дальше я уже сам! Главное сделано, Клеменция не сможет помочь Рейху, а Гитлера мы наконец-то поймали! Не вывернется, подлец! Что, еще не знаешь? Вчера в Париже какой-то еврей стрелял в немецкого военного атташе. Три пули, насмерть! Вся Германия в трауре, Гиммлер вывел на улицы эсэсовцев, жгут синагоги, убивают евреев, бьют витрины. Кто-то назвал уже это Хрустальной ночью [41] В нашем варианте истории эти события произошли год спустя, 9–10 ноября 1938 года. Жертвой провокации стал третий секретарь посольства Эрнст фом Рата. . Все! Гитлеру такого не простят. Как в книге Навина: «Вот, Я предаю в руки твои Иерихон и царя его, и находящихся в нем людей сильных» [42] Нав. 6:1. . Рейху – конец! И это твоя победа, Худышка, мой Неизвестный солдат!..

Вокруг плескалась ночь, равнодушно светили тусклые осенние звезды, холодный ветер бил в лицо. Пэл курила сигарету, уже вторую подряд, думая о том, что завтра же придется ехать в Париж, за телом тети Мири. Из всех, кто погиб по ее вине, она сможет похоронить только отважную Хлопушку.

Новости все-таки заставила себя прослушать. В Германии все оказалось еще страшнее, чем рассказал дядя. По всей стране шел погром, шли аресты, первые жертвы уже отправились за проволоку «кацетов». Убитых даже не считали.

Мистер Пирсон честно отработал свои деньги.

Пэл позавидовала тем, кто остался в Монсальвате. Смерть все-таки ее обманула, не даровав легкой дороги. Придется идти дальше, и каждый шаг будет все труднее и короче.

Последний год…

Она бросила сигарету, прикинув, что хорошо бы самой переговорить с синеглазой Оршич, но внезапно поняла, что мир вокруг нее изменился. Исчезли летное поле и темная громада «Полариса», погасли звезды, и земля, на которую она так стремилась, ушла из-под ног. Остался лишь серый туман – и старая детская песенка про смешного старика в полосатом ночном колпаке и синем халате с заплатами.

А потом леди Палладия Сомерсет поняла, что сердце уже не бьется, но испугаться не успела и легкой бесплотной тенью скользнула куда-то вниз.

– Худышка! Мисс Худышка!..

Надзиратель долго отпирал дверь, звеня тяжелыми ключами и негромко ругаясь. Электричества не было уже третий день, тюремный страж оказался близорук, и замок, воспользовавшись этим, нагло саботировал. А еще было очень холодно, старое, помнившее еще Наполеоновские войны здание, которое никто не отапливал. Нечем! Угля в Испанской республике в обрез, что имелось, отдавали больницам и школам.

Князь Алессандро Руффо ди Скалетта (для друзей и давних фронтовых знакомых – Дикобраз), терпеливо ждал. На визите настоял он сам. Пришлось долго убеждать президента Мануэля Асанью, а потом трястись в кабине грузовика, с трудом одолевавшего горные перевалы. Крепость-тюрьму, врезанную в каменный склон, спрятали надежно, даже авиаразведка оказалась слепа.

Наконец, надзиратель справился, и дверь, обитая ржавым железом, неспешно отворилась. Князь подождал несколько секунд и перешагнул порог. В камере плавал серый сумрак – маленькое зарешеченное оконце под самым потолком скупо дарило нестойкий вечерний свет. Нары, грубый деревянный стол, табурет, привинченный к полу и темный силуэт человека в наброшенной на плечи старой офицерской шинели без погон.

Дикобраз здороваться не спешил, да и не очень хотелось желать здравия тому, кто даже не соизволил обернуться. Он подождал, пока сзади с противным лязгом закроется дверь, и внезапно даже для самого себя завел неплохо поставленным баритоном:

Темный силуэт дрогнул. Человек в офицерской шинели обернулся и ответил хрипловатым басом:

Немудреный припев спели уже вместе, как в долине Изонцо после очередной неудачной атаки, когда полупустая фляга шла по кругу. Чумба-лилалей, чумба-лилалей, чумба-лилалей…

Бенито Муссолини, еще не так давно Дуче и глава итальянского правительства, шагнул ближе:

– Зачем пришел, берсальер? Я ни отчего не отрекусь и ничего не подпишу, так и передай своим лаццарони. Я по-прежнему вождь Италии и таким умру. Когда меня, наконец, расстреляют? Надоело хлебать мерзкую испанскую баланду и терпеть унижения! Поганые красные свиньи! Они понятия не имеют, что такое достоинство!.. О, мадонна! Почему я был так милосерд? Надо было послушать Ефрейтора и строить концлагеря – много концлагерей. Для таких, как ты, Дикобраз!..

Князь слушал молча, не перебивая. Бывший капрал и не думал меняться. Все такой же бодливый бык, только рога спилены.

– Все эти месяцы я думал, в чем ошибся? Почему предатели победили?