Андрей Валентинов - Лейхтвейс

Минус четыре. И пять патронов-смертей в запасе.

Еще две камеры оказались пусты. Оставалась последняя – крайняя справа. Он хотел взяться за кольцо, но дверь открылась сама. Николай Таубе невольно усмехнулся.

Встретились!

В глаза смотреть не стал. Поднял руку с «люгером» повыше, чтобы ствол глядел прямо в лоб.

– Не убивай, – Рената сглотнула, сделала шаг назад. – Я… Я без оружия. Не убивай, пожалуйста!

Прежде чем ответить, он быстро сосчитал живых и мертвых. Один лишний, одного не хватает.

– Врач – где?

– Уехал, – теперь она смотрела в черный зрачок ствола, завороженно, не решаясь отвести взгляд. – Будет через два часа… Ко-лья, не убивай, я все расскажу.

– Расскажешь, – согласился он. – Только не мне. Старшим был Альберт?

– Д-да! Именно он хотел тебя пытать, он – не я.

Воспитанник Карла Ивановича мысленно начертил простенькую схемку. Два «активных агента», двое на подхвате, один в резерве. Главным был все-таки Альберт, а не эта говорливая. Угадал!

– Снимай ремень. И найди какой-нибудь платок, а то тряпкой рот заткну. Кстати, мои ботинки где?

Справившись с делами, он неторопливо прошелся по коридору, переступив через лужу крови, в которой лежал незнакомый парень. В его камере было тихо. Минус первый и минус второй не двигались, хотя тот, кого он уложил джебом, был еще жив.

Добивать не стал (ненадолго!), просто запер камеру снаружи.

В нагрудном кармане Альберта оказался пропуск с фотографией. Рассматривать его Таубе не стал, приобщив к тому, что уже забрал у раскосой. Забрал патроны, перезарядил «люгер». Его собственный карабин нашелся в комнате Ренаты, в углу, там же, где ботинки в комплекте с горным кепи. Лейхтвейс, с удовольствием умывшись, привел себя в порядок, застегнул верхнюю пуговицу альпийской куртки и надел головной убор, чуть сдвинув его на левое ухо.

Теперь порядок.

Девушку, связанную двумя ремнями, уложил на койку. Укрыл одеялом – и мельком пожалел. Будь Лейхтвейс и вправду благородным разбойником из дремучего швабского леса, он бы просто отпустил раскосую. К сожалению, в их игре – иные правила.

Возле входных дверей Николай Таубе в последний раз оглянулся. Здесь уже, считай, все. Осталось узнать, на какой такой планете они находятся.

…Оба пропуска – на немецком, печати привычные, армейские, с номером воинской части.

Вспомнились сказки, слышанные от Ренаты. Единство человечеств, Монсальват, Клеменция, великая миссия…

Ах, Аргентина, красное вино!

Улыбнулся, снял с плеча карабин.

За дверью были сосны, песок и забор из густой колючки. Чуть правее ворота, прямо за ними будка и часовой в привычной полевой форме. Маузер 98k за спиной, каска налезла на самый нос. Заметив его, лениво обернулся. Лейхтвейс приложил ладонь к кепи, часовой ответил и потерял к нему всякий интерес.

Николай Таубе, присев прямо на песок, достал из кармана один из трофейных пропусков, прикинув, не имеет ли смысла побриться. За Альберта он, пожалуй, мог бы сойти. Вновь поглядел на часового. Замер.

Нет его!.. Только сапоги торчат из будки.

Вскочил – и еле успел уклониться от падающей прямо с небес черной тени.

– Лейхтвейс? Ты?! Что случилось? Почему ты здесь?

Стрекозьи очки, шлем, ремень с кнопками, черный ранец за спиной… Брать винтовку поздно, пропадать рано. Может, есть еще на свете, те, что не предадут?

– Мы получили приказ наблюдать за бункером, начальство почему-то заинтересовалось. А потом я заметила тебя.

Он развел руками:

– Престранное происшествие, пилот Неле. В бункере – вражеский десант. Не исключено, что с планеты Клеменция. Лети, поднимай тревогу!

– Забрали, значит? – грозно вопросил Чезаре Бевилаква, шевеля усищами. – И ты сам видел?

– В-видел! Видел! Как есть, забрали, М-мадонной к-клянусь! Был т-товарищ Чед-дерна, и н-нет его!..

Бригадирский кулак с размаху врезался в казенный стол. Маленький человечек вжался в спинку стула и замер, испуганно приоткрыв рот.

– Мадонну вспомнил, безбожник? А ну говори, куда девал подельщика? Он, поди, уже в Москве, у вашего Сталина. А ну, признавайся!..

– С-серые! С-серые заб-брали. П-прямо из стены п-появились, п-подошли с д-двух сторон…

Аугусто Тоньяцци, бывший член Итальянской коммунистической партии, интерно с пятилетним сроком, был грязен, голоден и совершенно несчастен. Все эти дни они с «подельщиком» прятались в старой цистерне, предварительно завалив вход обломками. Не помогло.

– М-мы… Мы, синьор б-бригадир, бежать и не д-думали. Пришли з-за нами, б-белая женщина н-на нас указала. Т-тоже из к-камня п-появилась – в-возле собора, г-где ступ-пени.

Князь поглядел на подесту, тот на князя.

– В-все!.. Все подтвердить м-могут, в-весь город, т-только они б-боятся…

Бевилаква наклонился над столом и взялся двумя пальцами за ворот давно не стиранной рубахи товарища Тоньяцци. Бедолага взвизгнул и рухнул со стула. Джузеппе Гамбаротта, поморщившись, подбородком указал князю на выход. Тот не стал возражать.

…Один из беглецов нашелся – сам постучал в дверь муниципалитета, после чего и попал в оборот, угодив в объятия заждавшегося бригадира. И – закрутилось. Подеста, само сбой, присутствовал на допросе по долгу службы, а вот что делал в казенном кабинете Дикобраз, он и сам толком не понял. Карабинер привез его на мотоцикле, передав из рук в руки хозяину Матеры, а тот без лишних слов повел гостя на допрос.

В коридоре оба некоторое время молчали. Наконец, Гамбаротта промолвил не без чувства:

– А вот интересно, почему эти серые взяли с собой именно Чедерну?

– А вот интересно, почему эти серые не взяли с собой именно Тоньяцци? – в тон проговорил князь.

Подеста согласно кивнул.

– Я тоже об этом подумал. Тоньяцци – сошка мелкая, у коммунистов бегал на посылках. Зато теперь имеется свидетель. А поскольку чепухе насчет приведений и прочих Градив никто не поверит, крайним окажусь, естественно, я. Представьте, синьор Руффо, заседание суда. Прокурор задает мне вопрос…

– …А имели ли вы честь лично лицезреть вышеизложенных призраков, в особенности же Белую Градиву? – подхватил князь. – Отвечайте только «да» или «нет».

– Именно, – вздохнул подеста. – Заодно догадайтесь, почему я позвал вас.

Дикобраз пожал плечами.

– Одно из двух. Или вы думаете, что следующей жертвой ста-ну я…

– Или что не вы, а совсем наоборот. Но останется хотя бы один разумный свидетель.

Выйдя на площадь, они не спеша направились к ступеням храма Мадонны Смуглолицей. Ночное очарование исчезло, солнце сорвало покровы, обнажив трещины в камне, пыльные, давно не мытые стекла витражей, облупившуюся позолоту. Белой Градиве здесь места нет.