Андрей Валентинов - Лейхтвейс

Ножки стула резко ударили в пол.

– Ты что, наивный? На свободе она. Просто решили не вводить вас обоих в искушение, девица прямо-таки рвалась к тебе под одеяло. Когда ее в Берлин отправляли, чуть не плакала.

Лейхтвейс, поставив на стол две банки консервированного мяса, наставительно поднял палец.

– Вот! Значит, мне солгали уже трижды.

Добавил к мясу три плитки черного шоколада, витамины, пачку хлебцов, полюбовался тем, что вышло, а затем неспешно, мягко шагая, подошел к Неле. Взял за плечо, в глаза взглянул.

– И ты меня не искушай.

Подождал, пока хлопнет дверь, сжал кулаки, резко выдохнул.

Ничего, решим проблему!..

Ламла позвонил в начале одиннадцатого. Так и сказал: «Уже на Арбате». Лейхтвейс, поблагодарив, повесил трубу. Комбинезон, шлем, черный «блин» за спиной, рюкзак на груди, кобура на поясе. Готов! Одного лишь нет – ключей от комнаты с люком в потолке. Придется напарника потревожить…

А вот и он!

Она…

Цапля была в комбинезоне, но ранец и шлем держала в руках. Неспроста – чтобы он сразу за «люгер» не схватился, иначе пришлось бы делать «хэнде хох». Лейхтвейс кивнул, одобряя.

– Реакция хорошая и слух тоже. Засекай время, через полчаса вылетаешь.

Неле взглянула прямо в глаза.

– Нет, Таубе Николай Владимирович. Тебе придется меня убить прямо сейчас. На всякий случай, вдруг тебе помянуть вздумается… Мне двадцать два года по земному счету. Предки немцы, но родилась я на планете Клеменция в городе Новый Монсегюр. Родители «враги народа», точно, как у тебя, только у нас это называется еще хуже – «нечистые». Я тоже «нечистая», эмигрант и, как видишь, шпионка. Что еще? У меня было несколько мужчин, ни одного из них я не любила. А тебя ненавижу, потому что ты и есть – настоящий враг, жестокий, расчетливый и невероятно глупый. Ты…

Не договорила. Удар был короток и точен – ребром ладони под левое ухо, вдоль линии челюсти. Нокаут! Лейхтвейс подхватил обмякшее тело, втащил в комнату, уложил на кровать. Ключи нашлись в кармане комбинезона. Осталось забрать пистолет и что-нибудь сотворить с ранцем. Пульт на поясе разбить, перчатку-гироскоп взять с собой и выбросить где-нибудь над лесом вместе с «люгером». А шпионкой с Клеменции займется даже не Абвер, а Служба безопасности рейхсфюрера СС.

Цапля в собственном соку. В «стапо» прекрасные повара…

Жестокий, расчетливый и невероятно глупый…

Лейхтвейс с силой провел рукой по лицу. Нет, нельзя, по ночам сниться будет костлявая. Да пропади она пропадом, пусть летит на свою Аргентину!

Пистолет забирать не стал. Разобрав, бросил детали на пол, туда же добавил патроны из обоймы. Пока очнется, пока все соберет, перезарядит…

Возле порога оглянулся и рукой помахал. Встретимся, «Свьетит месяц» споем. Под ба-ба-лайку.

Пора!

Когда стальные створы люка разъехались, он поглядел вверх в темное безвидное небо. Поправил ранец, опустил на глаза «стрекозьи» очки, поднял правую руку. Прежде чем включить гироскоп, на миг закрыл глаза.

Все? Все! Готов мальчишка!..

Взлет!

«…Вы слушали обращение главы правительства Национального Единства Амадея Савойского, герцога Аоста. А сейчас…»

Подеста махнул рукой, и кто-то невидимый в темноте выключил радио. «Телефункен» установили на подоконнике второго этажа, включив на полную мощность. Слушатели собрались внизу, все с оружием. Кто-то уже успел надеть повязки с цветами итальянского флага.

Ночь только начиналась. «Крестные» никуда не ушли, устроившись прямо на улице. Телеграф ожил, и начальнику почты то и дело приходилось бегать к стрекочущему аппарату. Штаб расположили на площади: бочка, на ней керосиновый фонарь и два табурета.

– Герцог Аоста, – негромко повторил Джузеппе Гамбаротта. – Но он же в Абиссинии, в Аддис-Абебе!

Дикобраз развел руками.

– Совпало. Прилетел позавчера, какие-то семейные дела. Вот и назначили. А кого еще? Самый популярный человек в Италии, после Дуче, конечно.

Подеста зло скривился.

– Совпало… Говорили, вы сценарист? А вот интересно, как вам удалось с Римом связаться? Ни писем, ни телеграмм я не пропускал, за гостиницей следили, соседи каждый день с докладами бегали.

Князь поглядел в усыпанное звездами небо. Красивые они здесь, в Матере. Яркие!

– Ну… Пару дней пришлось помозговать. Между прочим, слово я сдержал, по почте – никакой крамолы.

…Следили за гостиницей, не за кладбищем. Джакоппо-могильщик, пастух стариканов, каждый выходной ездит к внукам в Эболи. Как не дать подработать хорошему человеку?

– Меня сразу предупредили, – продолжал подеста. – В стране заговор, и вы, князь, в нем чуть ли не главный. Добились-таки своего! Что же теперь будет?

– Трудно будет. Придется выводить войска из Испании, а это очень сложно сделать без крови. Мириться с соседями, мириться друг с другом. Большой фашистский совет согласился сотрудничать в обмен на личную неприкосновенность. Судить будем только тех, кто испачкался в крови. А королю, как ни печально, придется отречься. На трон взойдет принц Умберто, подпишет новую конституцию, а потом проведем выборы. Всюду, и в Матере тоже.

Синьор Гамбаротта тяжело вздохнул:

– Выборы в Матере? Шутите? Казалмаджиоре и компания вас еще удивят, устроят тут демократию по-лукански! Все, что я делал все эти годы – насмарку! К дьяволу!..

Сжал кулаки, отвернулся.

– Я даже не могу застрелиться – католик, Господь не простит. Но… Но я могу убить вас, князь Руффо. И это, по-моему, очень справедливо. Отомщу за всех, и за Дуче, и за себя. Будет что вспомнить в трибунале…

Договорить не успел – рядом взметнулась серая тень. Луч фонаря упал на грубую ткань балахона, высветив ребристый черный ствол, нацеленный прямо в грудь подесты. Призрак подступил ближе, дернул рукой…

– Тох-х!

Серая тень распласталась по булыжнику.

– Извините, перебил, – Алессандро Руффо ди Скалетта спрятал в карман «браунинг» 1906 года. – Так на чем мы остановились? Ах да, вы что-то говорили о трибунале…

Под неслышную песню хорошо думалось. Мысли суетились где-то далеко, на самом краешке сознания, не мешая отдыхать. Почему бы и нет? До самого главного еще несколько минут, можно прислониться к холодному кирпичу, расслабить мышцы и просто смотреть вниз. Как недавно, в парижском предместье – и детстве, сидя на широком подоконнике. Колодец двора, куча угля в дальнем углу, шарманка, девочка в белом платье.