Андрей Валентинов - Лонжа

– Кроме того, у вас, скажем так, обостренное чувство справедливости. А перед этим даже разум отступает. Некоторые ваши деяния…

Пальцы пробежались по зеленой столешнице, словно играя неслышную гамму.

– Почему вы решили, что свадьба с первым встречным спасет жизнь Вероники Оршич? Уверен, состав трибунала оценил бы данный поступок, как не слишком удачную уловку. Шансов подсудимой это точно бы не прибавило.

Поглядел снизу вверх, и усмехнулся, впервые за весь разговор.

– В конце концов, вы имеете право сами составить прошение для трибунала. Его вполне могут учесть, вы – человек посторонний, а значит, в какой-то мере объективный. На суде оценивают не только деяние, но и личность. А теперь представьте, в каком свете предстала бы вся эта затея со свадьбой?

И тут Мод растерялась, тоже впервые. А как же Старый порядок с рыцарями и сословиями? Красавчик Кампо обещал, он был твердо уверен!..

Тот есть говорил, что уверен…

– Наша гостья запуталась, – негромко молвил епископ, не отрывая глаз от четок. – Да не поставим мы это ей в вину!

Четки исчезли. Черно-лиловый уже не сидел, стоял. Голос окреп, раздались плечи.

Помолодел…

– На мой скромный взгляд власти светской должно проявить милосердие. Не только к мадемуазель Шапталь, наших обычаев не знающей, но и к великой грешнице Оршич, столь прикипевшей к сердцу ее… Вы сказали «мотивация», дочь моя. Станет ли мотивацией жизнь подруги вашей? Не мне предугадать приговор, но как власть духовная обещаю: Вероника Оршич не будет казнена, пока вы и спутники ваши останетесь похвально молчаливы. Вас не обманут, Оршич получит право время от времени слать вам весточки из узилища своего. Достаточно ли этого, дочь моя?

В висках тяжелым гулким колоколом знакомо ударила дедова прóклятая кровь. Сердце захлебнулось бессилием, сжались и разжались кулаки.

– Достаточно, монсеньор епископ. Мы, я и мои друзья, будем молчать. И спасибо, что просветили относительно ваших благородных обычаев!

Подождав, пока приумолкнет колокол, повернулась к тому, кто сидел за столом.

– Господин министр! Я могу узнать, кто именно попросил за нас?

Зашелестели бумаги, слегка дрогнули плечи под мантией.

– Странный вопрос, мадемуазель. Естественно, тот, кто за вас отвечает. Пьер Вандаль, ваш начальник.

Мод закрыла глаза, надеясь укрыться в спасительной темноте.

Шеф…

Пьер Вандаль блистал в узком «свете» любителей искусств, не пропускал ни одной парижской выставки, коллекционировал немецких экспрессионистов. Красив, экстравагантен, ярок – и не слишком серьезен. «Плейбой!» – отмахивались истинные знатоки, дилетант с деньгами, какие часто встречаются в Столице мира.

А еще гольф, автогонки, казино – и светские красавицы табуном. Таким ли быть зловещему господину Прюдому?

Эксперт Шапталь не спешила. Теперь она сама стала пауком, терпеливо ожидающим, пока еле заметно дрогнет сеть. Вначале ничего, пустые слухи, подробности беззаботной жизни улыбчивого плейбоя. Ривьера, Ницца, Монте-Карло…

Лихтенштейн!

Именно там родился и вырос любитель экспрессионистов. Французское гражданство получил десять лет назад, но и от прежнего не отказался. Пьер Вандаль – и Петер Ульрих, тоже Вандаль.

Мод решилась – и съездила в Вадуц.

В маленьком княжестве оказались прекрасные музеи. Более того, в столице издавался серьезный искусствоведческий журнал. Эксперт Шапталь взяла в библиотеке подшивки за последние годы. Перелистала – и грустно улыбнулась. Экспрессионисты? Петер Вандаль, выпускник Берлинского университета, искусствовед и художник, писал о Теодоре Жерико. Одна статья, вторая, третья…

Не подвели и музеи. В одном из них девушка увидела знакомую фамилию – на табличке в нижней части рамы. Отошла на шаг, слегка прищурилась, закусила губу… Рисунок, цвет, композиция. И мазок – то, что вернее всякого отпечатка пальцев.

Со свиданьицем, Шеф!

Черные крылья мельниц вонзились в самое сердце, но эксперт Шапталь даже не почувствовала боли.

Небо над кронами. – Нибелунг. – «Новички». – Любитель авантюр. – Семеро из одиннадцати. – Тарантелла. – «Узнай меня, солдатик!»

Он ступил на землю, пошатнулся и глубоко-глубоко вдохнул. Пахло старым сырым лесом и немного бензином. Вокруг – серый предрассветный сумрак, разрезанный желтым огнем прожектора. Люди-тени и тени-самолеты. Из чрева одного он только что исторгся, второй стоял в стороне, выступая из сизой мглы, третий с низким рокотом и гулом заходил на посадку.

– Не садиться! Размять ноги, приготовиться к марш-броску. Проверить оружие и снаряжение. Командиры взводов – ко мне.

Голос Лонжа узнал – все тот же серый гауптман, его вечный спутник.

«А кого прикажете набирать? Трусов, слюнтяев и задохликов? Этот, чтобы выжить, станет драться до конца».

Кажется, началось. Драться, впрочем, еще не с кем, а о том, что будет дальше, не хотелось пока даже думать. В ушах все еще стоял несмолкаемый гул моторов, мускулы занемели и никак не хотели слушаться.

– Не стоять на месте! Ходить! Можно снять ранцы и проделать дыхательные упражнения!..

Лонжа скомандовал сам себе «Полтор-р-ра!», коснулся руками влажной земли, замер на минуту, а потом принялся считать. Раз! Два! Три!.. После двадцати отжиманий слегка полегчало. Вот и пригодилась наука дезертира Столба!

– Взво-о-од, стройся!..

Первый перелет прошел почти незаметно. Мягкое кресло, иллюминатор под боком, за ним – земля в разрывах молочно-белых облаков. В салоне на много голосов спорили, куда держит путь трудолюбивая «Тетушка Ю». Общими усилиями определились: северо-запад, к западу ближе. А потом, когда за иллюминатором промелькнула серая морская гладь, все стало ясно. Восточная Пруссия, где-то возле Пиллау. Никто уже не удивлялся, привыкли. Лонжа вспомнил говорливого лейтенанта с его сказками о далекой Трансильвании и оценил простоту замысла. Венгры, румыны, русские самолеты… Даже он поверил.

Море исчезло, и машина пошла на посадку, вскоре коснувшись колесами влажного после дождя бетона. Военный аэродром, долгие ряды самолетов, сигнальная вышка, вымпел, трепещущий на ветру. Осмотреться не дали. «Бегом!» – и роту поглотил огромный пустой ангар, на этот раз очень надолго. Ворота заперли, приставили часовых.

– Отдыхать!

Время тянулось мучительно долго, за стенами слышался моторный гул, и никто даже не пытался гадать, что будет дальше. Восточная Пруссия – перекресток, лети хоть в Швецию, хоть в Латвию. Польская форма? Но зачем в Польше толпа ряженых?

Несколько раз роту строили, проводили перекличку, незнакомые офицеры сверяли какие-то списки, переговариваясь с вездесущим гауптманом. Потом время вновь останавливалось – и по новой, до следующей команды. И лишь однажды Лонжа вздрогнул – среди военных мелькнул серый цивильный плащ. В анга- ре царил полумрак, но ему показалось, что он узнал этого человека.