К Брахман - Рождения [СИ]

— И что же, с тех пор эту семью сторонятся?

— Да, немало еще гуторили люди. У нас сами знаете народ тёмный, вот как где-что случиться, тут же пальцем и тычут, вот, мол, кто виноват. А доброту у нас быстро забывают, и сколько бы он ни сделал, всё одно. Вы на Сухановской улице были?

— Да, ох красивая там беседка…

— Так вот, эту альтанку он, говорят, вечерами после работы у городничего, одним топором сделал, в ней ни одного гвоздя нет, такой мастер был. А потом её городу в знак благодарности подарил. А вы говорите доброта, где она? Забыли о ней, а вот то, что усадьба сгорела до сих пор помнят. Дочке её за ворота совсем ходу не давали. Да и Катерину так больше и не видели, не выходила она. Как жила, того никто не знает. Соседи отвернулись, мимо дома проходили — плевались, даже те, кому Зимородок помогал. Рассказывали, что через некоторое время после случившегося, молодые хлопцы подкараулили дочь Катерины, хотели посмеяться над ней, так больше их никто и не видел. Даже следователь приезжал, допрашивал мать и дочь, но так ничего и не нашел, дело закрыли. А их со временем оставили в покое и горожане. Правда это или слухи, я, любезный Антон Палыч, не ведаю… Ох, заговорились мы с вами, уж светать начинает, пора нам с вами вздремнуть.

— Да, да, — рассеянно произнёс гость, поднимаясь.

Вот такая история, давно, это было, вздохнул дом. А то, что Анастасия маленькому Николаю, напророчила, исполнилось. Когда, бросая всё нажитое, от революции за границу бежал, еле ноги унес. Тогда-то он и понял смысл, сказанный ею в тот далекий год. Лютовала чернь сильно, всех без суда и следствия на месте расстреливала, а хозяев-то моих спас бывший садовник. Он подался в комсомольцы. Ячейки у них назывались, туда говорят самых бедных брали, мол, они самые сознательные. Не знаю, о какой сознательности речь шла, наш садовник видимо не очень сознательный был. Или может не самый бедный, ну неважно, главное что он ночью прибег и хозяина предупредил, что мол завтра утром комсомольцы придут бомбить, как теперь говорят, то есть расстреливать будут. Так хозяин этой же ночью собрал семью, да лесами, полями убёг. Эх, где-то он счас горемычный. Уж и в живых наверное нет. Выходит, права Анастасия была. Да видно для нас гроза только начинается. Давно не слыхивал о Зимордках, видно дождались своего часа, что-то оно будет.

— Ну вот, — сидя у пылающей печи, проговорила старуха. — Клавдия уж скоро порадует нас. Не умереть бы, дождаться, хоть одним глазком взглянуть.

— Мама, ну что это вы говорите, — всплеснула руками черноволосая женщина, поворачиваясь лицом к старухе. — Чего это вы помирать вздумали?

— А я и не вздумала. Знаю, помру, так без меня как нужно не встретите голубку нашу. Душа Катерины возвращается, в пророчествах сказано. Ты-то Соня должна это понимать.

Все мы здесь живем, как Катерина завещала. Ждать пока время не придет, и на свет не появиться такой ребенок.

Соня молча кивнула.

— Да знаю я, мама. Я все хорошо знаю, да только сердцу не прикажешь. Она ведь дочь мне, кровинушка моя, как же мне не беспокоиться. Сама ведь говоришь, что родиться, то не звезды не небо предсказать не могут. Справиться ли дочь? Каково ей будет?

— Знаю, потому и говорю, что не собираюсь помирать.

— Ой, мама, опять вы за старое, ну чего вам неймется?

Петр нервно ходил из угла в угол по своей небесной канцелярии.

— Ну услужил отец родной, ну услужил. Ну почему все напасти мне разгребать. Мефодий, он в любимчиках ходит. После такого не то что епитимью накладывать, а на землю в кандалы, да по этапу. Пусть бы свою революцию делал. Дали ему за Россией смотреть вот пускай и расхлебывает. Понимаешь, развел бардак, а тебе все шишки достаются. Он, значит, эксперименты устраивает, а мне подчищай. После такого подчистишь. Тут все придется бульдозером разгребать и начисто равнять, а уж потом заново строить. Я бы на месте отца нашего небесного, Мефодия послал на несколько столетий в преисподнюю испражнения после наказаний убирать, глядишь, отпала бы охота устраивать на подотчетной территории свои опыты. Вот и сейчас, чувствует мой дух, не без его участия душу-то её возвращают, да меня за ней наблюдать ставят. Точно, никак на моё место Мефодий нацелился. А Клеандра хороша, нечего сказать. Я ж её с таким трудом в забвенье отправил. И как она умудрилась прошение мимо меня подать? Вот уж хвиёна. Все бы ей через голову, да к самому. Стерва. Чувствует дух мой небесный, придется попотеть. Надо бы встретиться с ней до того как час пробьёт…

— Посетитель к вам. — Влетевший ангелочек низко поклонился.

— Ты что из новеньких? — Спросил Петр. — Что-то я раньше тебя не встречал.

— Да уж с недельку. — Ответил тот, не поднимая головы.

— А где Кирилл?

— Так его Мефодий к себе в помощь призвал.

— Ну и тут этот Мефодий постарался. Наш пострел везде поспел. — Выкрикнул в сердцах Петр.

— Так что, посетителя звать аль как? — спросил новоиспеченный секретарь.

— А ты случаем, дружок, не с мефодиевской канцелярии будешь? — Зло зыркнул Петр на склоненного.

— Нет, ваше благородие.

— Какое такое благородие?! Головой треснулся иль как? Недавно что ль прибыл? Замашки как у денщика. Ты брат мой знаешь, какой чести удостоился? Тебя в самое, что ни наесть праведное место служить поставили, а ты…

— Ишь раскудахтался. И давно твоя канцелярия самой праведной стала, а Петр?

Петр резко повернулся, услышав до боли знакомый голос.

— Вспомни дуру, она и появиться, — пробормотал себе под нос Петр.

— Аль не рад меня видеть? — Навстречу ему плыла та, о которой он несколько минут назад вспоминал.

— Клеандра, свет небесный, до чего хороша, прям с курорта…

— Я тебе, мой милый, этот курорт на долго запомню.

— Ну что ты все такая же неугомонная, что же все шишки как всегда мне? Но я покорный слуга твоей неземной красоты, все это время, глотая слезы, молил о твоём возвращении в наше райское гнездышко. Пусто здесь без тебя, и праздник не праздник.

— Что б тебе так пусто было как мне все это время! Что лучшего места для меня подобрать не мог, аль так сильно мешала?

— Ну, дорогая, не будем ссориться. Кто мог подумать, что ты пойдешь, против, самого… — Подняв указательный палец, воскликнул Петр. — Кто же мог подумать, что ты нарушишь клятву, данную ему, между прочим, без принуждения. — Лукаво заметил Петр.

— Ну, знаешь дорогой, это удар ниже пояса. Ведь я от службы-то не отказывалась. Ну влюбилась. Могу я за тысячи лет один раз влюбиться?

— Тоже мне влюбилась, а ты о последствиях подумала, аль так плоть на земле над разумом преобладает? И это в тот час, когда каждый воин Света на счету, перед самой битвой с тьмой. Вот благодаря таким влюбчивым как ты, мы и проиграли это сражение. Ты о чем думать должна была, естественно не о достоинствах в штанах. Тебя зачем в тот тяжелый год в Россию-матушку с Шотландии отправили? Самое ответственное место дали, так как верили в тебя. Сам, — Петр поднял указательный палец — распорядился, мол, она не допустит в России всяких революций и массового уничтожения детей его. Ты куда должна была ехать? — Многозначительно сделав паузу, с пафосом произнес Петр. — В столицу к царю, Гришку растоптать и его место занять и не допустить уничтожения монархии, так ведь, а ты что? Мужика увидала, слюни распустила, да с ним в Малороссию подалась. Так что, тебя за это я должен в твою пухлую попу целовать. Прости меня Господи за слова негожие. Ты ведь там миловалась, а я тут нашу канцелярию после твоих выкрутасов спасал — чуть не расформировали, а меня на землю к большевикам в застенки как ненужный элемент отправить собирались. Мефодий больше всех визжал, что, мол, плохо работают, за своими служащими не смотрят, дисциплины никакой, а все ты. Сколько раз предлагал Мефодию перевести тебя к нему на повышение. Так он, гад, только руками разводил, что, мол, с удовольствием, да, мол, расширение штата не предусмотрено в этом веке за ненадобностью. Ты, душенька, знаешь, что когда о тебе разговор заходит, так все в разные стороны бегут, и опять мне за тебя ответ держать, Сам меня вызвал и сказал, что если и это провалим, то по этапу на Колыму пойдем, хочешь? Хай мене чур карае. — перекрестился Петр.