Николай Шелонский - В мире будущего

Придя к Вере, они застали ее в том же положении, в котором оставил ее Яблонский. Откинувшись на спинку дивана, с лицом, выражавшим нестерпимое страдание, она, казалось, вся ушла в какую-то одну мучительную думу.

Здесь Яблонскому пришлось быть свидетелем необычайной сцены.

Подойдя к Вере и сделав Яблонскому знак, чтоб он остался на месте, Мария Атос села рядом с ней и положила руку ей на плечо.

Девушка испуганно вздрогнула, как бы только что очнулась.

- Успокойтесь! - проговорила Мария.

Почти тотчас Вера Михайловна приняла прежнюю позу. По выражению ее глаз было заметно, что она не видела Яблонского, стоявшего в двух шагах перед ней.

- Вы будете меня слушать?

- Да… Нет, не могу!..

- Отчего?

- Он не велел.

- Я велю! Слушайте!

- Слушаю!

- Что он вам велел? Говорите!

По лицу девушки пробежало выражение страдания.

- Не могу!.. Он не велел…

- Говорите!

- Я не должна любить моего жениха!..

- Еще что?

- Я должна была ему сказать, что отказываюсь от него…

- Еще?

- Я должна была любить его…

- Этого не было! Слышите?

- Слышу.

- Вы опять можете любить, кого хотите.

- О!

На лице девушки отразилась неподдельная радость.

- Вы ничего не будете помнить!.. Все осталось по-прежнему!

- Как я рада!..

- Но помните, вы никогда не должны слушаться его!

- Никогда!

Мария Атос слегка коснулась рукой лица девушки.

- Что же вы стоите? - обратилась Вера Михайловна к Яблонскому, по-видимому нисколько не удивленная присутствием Марии Атос.

Через секунду она уже весело болтала со своим женихом. В это время в комнату вошли сэр Муррей, Лекомб и вместе с ними еще несколько человек.

- Мы пришли смотреть, - заявил Лекомб, - сейчас будет видна Москва!

Действительно, с каждой минутой дома становились многочисленнее: везде, куда только достигал взор до горизонта, высились их остроконечные, блестящие башни. Ровной линией прорезалась лента широкой реки.

- Волга! - вскричала Вера.

- И Ока! - сказал Яблонский, указывая ей на то место, где, образуя блестящее пятно, одна река сливалась с другой.

- А вон и Москва!

Действительно, вдали, как в панораме, вырезались в подернутом дымкой воздухе золотые главы кремлевских соборов.

Понятно, каким трепетным чувством забились сердца Яблонского и Веры.

- Однако, - заметил Яблонский, - каким грандиозным кажется храм Христа Спасителя!..

В самом деле, несмотря на громадное расстояние, явственно виднелся, сверкая золотом, купол собора.

- Это не храм Христа Спасителя! Тот левее! Глядите!

В руках Яблонского очутился бинокль. Теперь он ясно различал знакомые очертания. Но рядом с этим храмом возвышался другой, подавлявший его своей величиной.

- Что это за храм?

- Собор всей Руси.

- Когда же он построен?

- Вполне окончен не больше двадцати лет тому назад.

- Кто же его строил?

- Все. Кажется, во всей России нет человека, который не принял бы участия в его построении… Ведь мы все возводим наши постройки собственными руками…

Невольно в уме Яблонского восстала грандиозная картина постройки, в которой принимали участие миллионы людей, движимые одним благоговейным чувством, связанные общей любовью к родине и ее священным, историческим заветам!..

Как далеко не походило это на те картины будущего, которые рисовались в уме людей девятнадцатого века!..

Золотые купола мало-помалу выплывали и яснее вырисовывались в прозрачной синеве горизонта. Казалось, весь расстилавшийся впереди ландшафт несся с неизмеримой быстротой навстречу кораблю, остававшемуся недвижимо на месте в недосягаемой высоте…

Кривой, извилистой линией вырезалась Москва-река, а дальше, на высоком берегу, виднелись стены древнего Кремля. Но там, где тянулись шумные улицы, лепились один к другому каменные дома, где царил вечный шум и грохот миллионного города, там теперь раскидывались цветники, поля, высились кущи деревьев и над ними, гордо поднимаясь кверху, царили чудные здания, как несокрушимые памятники человеческого гения.

Как молния, прорезая воздух, мелькнула в высоте одна тень, за ней другая…

Яблонский догадался, что это были корабли, подобные тому, который мчал их к родному городу.

Но вот вся панорама мало-помалу начала скрываться из глаз - корабль медленно опускался.

Через несколько минут все вышли на палубу. Теперь движение не превосходило шестидесяти верст в час. Можно было рассмотреть в подробностях чудную растительность, сплошным ковром застилавшую землю. К удивлению своему, Яблонский и его спутники увидели горделиво тянувшиеся к небу верхушки широколиственных пальм.

- Неужели, - вскричал Лекомб, - они переделали и климат?

- Не думаю, чтоб возможно было произвести такую резкую перемену…

- И вы правы, - вмешался подошедший Николай Атос, - не потому, чтоб было невозможно переменить климат, но потому, что это не имело бы цели: умеренный пояс самый здоровый.

- Следовательно, климат остался прежний?

- Не совсем: у нас нет лютых морозов, как нет и убийственной жары…

- Но пальмы?

- Акклиматизированы.

- Да разве это возможно?

- Почему же нет? Даже в ваше время…

- В наше время, акклиматизируясь, растение вырождалось….

- То есть изменялось. То же самое произошло и с этими пальмами. Но вот мы и у цели нашего путешествия.

Атос указал на роскошный дворец, несколько похожий на собственный его дом.

Корабль описал дугу и плавно опустился на какие-то подмостки, рядом с другими, находившимися уже здесь.

Моментально последовала поразительная сцена: человек полтораста, толпившиеся на палубе, с громадной сравнительно высоты бросились вниз. Снова Яблонский и его спутники были подхвачены сильными руками и через секунду стояли уже на земле среди шумного, оживленного общества. .

Между тем со всех сторон - из дома, из прилегавшего к нему сада и еще откуда-то - сбегались люди навстречу прибывшим.

Начались поцелуи, объятия, раздавались радостные восклицания и самый искренний, заразительный смех.

Яблонского и его спутников сейчас же окружили. Все здоровались с ними, называя свои имена и неизменно прибавляя к ним одну и ту же фамилию - Атос.

- Боже мой! - с комическим ужасом воскликнул Лекомб. - Вероятно, теперь весь земной шар населен Атосами!

Сэр Муррей с самым официальным видом называл каждому все свои имена и фамилии, с присовокуплением титулов, которых у него, к слову сказать, был целый десяток.

От всего этого шума и множества новых лиц положительно кружилась голова.

Наконец через несколько минут гостям предложили пройти в их комнаты, чтобы оправиться с дороги.

- Ну, - смеясь, отвечал Яблонский говорившему с ним мужчине, назвавшемуся именем Алексея Атоса, - после подобной дороги нечего отдыхать.