Андрей Лазарчук - Целое лето

— Х-ха! Тьфу, тьфу, вон пошло-ка… Всё, Лёха, всё, не падай…

Я вроде бы и не падал, но оказалось, что стою на коленях, держась за край столешницы. Ни рук, ни ног я не чувствовал, а чувствовал лишь раздувшийся мочевой пузырь, с которым мог и не совладать. С трудом, почти на четвереньках, я добрался до двери, выпал на крыльцо, успел расстегнуть штаны — и слился с ливнем. Бог ты мой. Из меня текло, текло, текло не переставая, я уже начал беспокоиться, что это никогда не кончится, но наконец напор спал…

Совершенно без сил, но при этом как будто скинувший тяжеленную ношу, я вернулся за стол. Яша очень серьёзно на меня смотрел. Кстати, глаза у него были не щёлочки, а вполне такие круглые — как иногда встречаются у японцев.

— Виш, — сказал он. — Сколько лишнего в себе держал. Ничо, помаленьку я тебя очиню…

И тихонько засмеялся.

И тут снова запел мой телефон.

Вертолёт прилетел не в полдень, а часа в два — непогода продержалась чуть дольше, чем Яша предполагал. Мы уже полностью собрались, сидели на берегу, грызли вяленую оленину и по очереди смотрели в небо. Веник решил, что останется здесь: когда ляжет нормальный снег, он на «буране» переберётся в основную свою избу, километрах в восьмидесяти отсюда, там и будет зимовать; ну а мы с Яшей…

Как получится.

— Однако, летят, — сказал Веник, приподымаясь. — Запалим-ка…

Я взял подготовленный факел, отвинтил крышечку, дёрнул шнур. Шнур выдернулся без сопротивления. Больше ничего не произошло.

— Отсырел, собака, — сказал я и полез за следующим.

— Щас мы костерок… — начал Веник, но Яша сказал:

— Стой-ка.

Он замер. Потом развёл руки в стороны, приподнял голову и застыл. Так он простоял несколько секунд. Потом встряхнулся — почти как собака, выбравшаяся из воды.

— Нет, — сказал он. — Ничо. Ничо, так… поблудилось…

Вертолёт уже был слышан ясно. Через пару минут, а то и раньше, он будет над нами. Веник полил на заготовленную костровую кладку бензином из бутылки, потом отошёл и бросил туда спичку. С хлопком взвилось красноватое пламя. Я проковырял ножом картонную крышечку факела и отправил его туда же. Зашипело, и из костра выплеснулась вбок струя густого тяжёлого оранжевого дыма.

Вертолёт — Ми-2 — появился из-за поворота реки, прошёл над нами, развернулся и медленно вернулся. Вода поднялась метра на два, и сесть он мог только на мысу, образуемом небольшой излучиной — здесь мы его, собственно, и ждали.

Вертолёт завис, пилот помахал на нас рукой: отойдите, мол, подальше. Мы отошли. Медленно машина опустилась на галечник, подняв тучу водяной пыли. Вскинув ношу на плечи, мы с Яшей наскоро обнялись с Веником и пошли к вертолёту.

— Соколов? — крикнул пилот.

— Да! — крикнул я в ответ.

— А почему двое?

— Так надо!

— Уплочено за одного!

— Договоримся!

На вертолёте была сине-красная полоса и эмблема нефтяников. Шеф и на этом сэкономил. Ну, или решил не светить нашу технику…

Я подсадил Яшу, забросил в салон карабин и рюкзак, залез сам. Салон был виповский, пятиместный, с минибаром и столиком. Пилот сидел один. Я достал бумажник, вынул пятёрку.

— Хватит?

Пилот кивнул, протянул руку, сгрёб бумажку. Рейс оплачен, а какая разница, везти одного или двоих?

Потом он обернулся:

— Или вас обоих до Братска?

— Обоих, обоих, — сказал Яша.

— Тогда ещё три.

— Ну, командир… — проворчал я, однако деньги достал и подал.

— А чо — командир, командир… Щас вон на пенсию выпихнут — и лапу сосать… Дверь запирайте. И пристегнитесь, болтает.

Я захлопнул и запер дверь. Пилот взялся за рычаги (или как оно там всё называется у вертолёта?). Машина запела громко, напряглась, завибрировала — и поднялась вверх. Река стала удаляться, а вместе с ней и Веник, машущий нам вслед. Собаки солидно сидели рядом с ним — одна справа, другая слева.

— Люблю летать! — крикнул мне в ухо Яша.

Я кивнул. Летать я, в общем, тоже любил. Просто приходилось падать, и неизбежные воспоминания об этом были не самые приятные. «Это не то, что я хотел бы слышать в качестве сказки перед сном», — как говорил известный персонаж.

Поэтому я просто смотрел на проплывающие совсем недалеко внизу серые, фиолетовые, красноватые скалы, белый снег под коричневыми или зелёными кронами — он уже не растает до лета, — стального переливчатого цвета прихотливо-извилистую ленту реки… и старался убедить себя, что это просто полёт домой, ну, почти домой («…где меня никто не ждёт — даже кот…») — а вовсе не опасная выкидка куда-нибудь в духово гнездо, к караванным тропам…

В общем, уговорить получалось, но как-то неубедительно. То есть я сам с собой соглашался просто так, для видимости.

И, как это у меня случалось и раньше — на тех самых выкидках — я задремал с открытыми глазами, вроде бы продолжая видеть что-то за окном, но при этом полностью погружаясь то в грёзы, то в воспоминания.

На этот раз были воспоминания.

…Стёпке как раз исполнилось семнадцать (он на два месяца старше меня), стоял июль, почему-то страшно дождливый и довольно холодный для наших мест, грозы с градом налетали через день, земля не успевала просыхать. Мы со Стёпкой у него во дворе — он жил в частном доме с большим участком, а мы — через дорогу от него, в четырёхэтажке, — строили лодку — да не абы какую, а парусный швертбот (где мы взяли чертежи? Кажется, в «Катерах и яхтах». Или в «Моделисте-конструкторе»? Забыл, забыл, забыл, ёлки зелёные…), — и никак не могли достроить. Всё время чего-то не хватало. На Стёпкин день рождения совершенно неожиданно приехали Иван Павлович, теперь уже генерал-майор, и «сентиментальный боксёр» Дмитрий Алексеевич Благоволин. Подарок они втаскивали в дом с помощью шофёра — две здоровенные коробки из прессованного зелёного картона, без надписей, только значки «Осторожно, стекло!» и «Боится сырости». В коробках… Я не знаю, как мы тогда не завопили. А может, и завопили. Во-первых, там был охренительный набор инструментов: электродрель с кучей свёрл, потом такая отвёртка в красном железном чемоданчике со сменными насадками, которую не крутить надо, а нажимать: дыр-дыр, и шуруп заверчен, — и что-то же ещё… а, краскопульт. Только он почти сразу сломался. Во-вторых, там были банки со всяческими красками, клеями и пропитками (и ведь сработало! этот швертик до сих пор жив! сейчас на нём мои племянники катают всё по тем же прудам своих подружек). В-третьих, была бухта репшнура и здоровенный рулон «серебрянки» для парусов. Во другой же коробке был подвесной мотор «Салют», два спасательных жилета, две настоящие тельняшки — и ещё что-то по мелочи, но настолько приятное и полезное, что действительно надо было вопить, и если мы всё-таки не вопили, то только от ошеломления.