Андрей Лазарчук - Целое лето

— Не настолько наивен. Но, видишь ли… я ведь немного в курсе идей Благово. По-моему, он больной на всю голову.

— И кому из гениев это мешало?

— Нашёл гения…

— Именно. Правда, оказалось, что гений и злодейство очень даже совместны. Но ведь тебя это не удивляет, правда?

— Меня давно ничто не удивляет.

— Да, ты скучный. Как с тобой Маша жила все эти годы, не представляю.

— Давай об этом не будем.

— Ну, почему же. Это был весьма познавательный этап в моей жизни. Кстати, сколько нашему мальчику? Весной шестнадцать стукнет?

— Ты же знаешь. С точностью до минуты.

— Это да… Значит, скоро начнётся .

— Ничего не начнётся. Он совершенно нормальный.

— Ну, тебе-то откуда знать? Ты его даже не видишь.

— Маша.

— В этом вопросе я бы ей не стал так уж доверять. Пристрастный исследователь хуже невежественного. Лучше уж поверить Благоволину.

— Чем — лучше? Он что, не пристрастный? Эта его концепция Нового Мира — не чудовищная? Да брось ты… ерунду вы затеяли, ничего не выйдет…

— А то, можно подумать, ваш долбанный Комитет затеял не ерунду? Вы хоть посчитать попытались: двадцать миллионов пойдёт только в первой волне десанта. Вы чем там думали? С кем договаривались? Они же вас, как… слепых котят…

— Хы. Хотел сказать «детей», да вспомнил неладное?

— А что — детей? Что теперь дети смогут сделать, если десант — предупреждён? Да и тогда, честно говоря, всё срослось бы, если бы работали всерьёз, по-взрослому . А так — я ведь сколько раз говорил: это просто в мышеловку положили сыр. Вот и всё.

— То, что вы придумали — куда хуже.

— Ты ведь толком не знаешь, что мы придумали. Больше того — я толком не знаю. Не понимаю. Не могу охватить. А ты говоришь — Благово не гений. Да рядом с ним любой Эйнштейн или там Да Винчи — банальные посредственности. Или Лю Пинь.

— Это кто ещё?

— Тебе это вообще не по зубам будет. Так вот, все они — гении плоскостные. То есть их разум распространяется шире, чем у тебя, например — что нетрудно — но всё равно по плоскости. Его можно окинуть взглядом и постичь. А Благово — гений многомерный…

— Слушай, а с вами был волк…

— Угол три. Да. Но на связь он что-то не выходит. А что?

— Да так. На Глеба зачем-то набросился.

— Не знаю. Может, и не он. Тут волков этим летом очень много было. С Капъяра пришли…

— Может, и не он… Благово взяли по твоей наводке?

— Нет. Мне сообщили, что его обнаружили, и всё. Думаю, случайно вышли.

— Всё может быть. Как ты считаешь, где его держат?

Аспирант сделал попытку пожать плечами.

— Я не спрашиваю, знаешь ли ты, где его держат, — сказал Квадрат. — Ты вряд ли можешь это знать. Я спрашиваю твоё мнение — где его могут держать?

— Мнение у меня есть, — сказал Аспирант медленно. — Верное или неверное, не представляю. Но я отдам его в обмен на любезность с твоей стороны.

— Развязать? П и сать захотел?

— Развязать тоже можно. Но я о другом. Мне нужен «посредник». На один раз.

— Вашими стараниями это реализуется буквально вот-вот, — Квадрат мелодично рассмеялся. — В огромном количестве и в ассортименте… Зачем тебе «посредник»?

— Мать в коме. Вывезти невозможно…

— Да, наверное, никто и не собирается тебе это организовывать, друг мой Сева. Плохие у тебя друзья. И как начальство они тоже никуда не годные идиоты.

— Можно подумать, вы с Благово умнее… Вы ведь искали «Маяка», правда? Так вот, давай так: я сдам его тебе сразу после того, как мы навестим больницу. И поделюсь своим мнением о месте содержания Благово. То есть…

— Хороший план, — пробормотал Квадрат и поднёс к глазам телефон Аспиранта. — Кто же тебе столько эсэмэсок шлёт? Девушки, небось? Так, а какой у нас тут пароль? Ха… и кто тебя учил такие пароли ставить? Ну ты даёшь… Что нам пишут? «Белый»… «Белый»… ещё раз «Белый»… Что бы это могло значить?

— У тебя нет «посредника», — сказал Аспирант. — Иначе ты сделал бы мне подсадку и всё узнал.

— Нет, ну почему? — сказал Квадрат. — Ресурс же ограничен. Может, ещё раза два-три сработает, а потом — пффф… «Белый код» ты получил, друг мой Сева, то есть и «Маяк» твой уже сработал, и десантный корабль отозвался. Всё, радуйся, ваш план удался блестяще, и скоро здесь такое начнётся…

— И что ты теперь будешь делать? — спросил Аспирант.

Квадрат пожал плечами.

— Пара дней ещё есть, — сказал он. — Попробую найти Благово. Я ведь умею искать, ты знаешь. Будут, конечно, издержки… А «посредника» у меня действительно нет. Но я знаю, у кого он.

— И?

— Место.

— А какие гарантии…

— Сева! Ведь ты меня знаешь. Я что, тебе врал когда-нибудь?

Аспирант помолчал.

— Начни с Геленджика. Но оттуда его с началом «Белого кода» могут перевести, а куда — я не представляю.

— Куда бы ты перевёл?

— Я бы перевёл в Капъяр, но моё мнение всё чаще не совпадает с мнением начальства.

— Понял. «Посредник» у твоего Глеба — где-то он его прячет или на себе таскает, не знаю. Что так смотришь? Не ожидал? Или?..

— Немножко «или»… но это уже тебя не касается. Дай я ему позвоню.

— Нет. Это будут уже некоторые излишества. Не всё себе надо позволять… Я вообще-то поначалу думал, что ты парня в свои делишки втянул. Только потом понял — совпадение. Но вот как-то оно очень близко всё сошлось…

И Квадрат повернулся, чтобы уйти. Аспирант увидел, что сзади, воткнутый за пояс юбки, топорщится пистолет. Вероятно, это был его «Глок».

— Эй! — сказал Аспирант. — Я что, так и буду сидеть?

— Конечно, — сказал Квадрат. — Ой, извини…

Он вернулся, поднял с пола майку Аспиранта, оторвал от неё полосу, скатал в плотный комок и ловко засунул Аспиранту в рот. Отошёл, полюбовался работой.

— Так значительно лучше, — сказал он.

Ирина Николаевна потом много раз пыталась, но не смогла вспомнить, из-за чего разгорелся скандал. Как обычно, из-за какой-то ерунды. У них часто возникали такие вот спонтанные скандалы, быстро заканчивавшиеся примирением и, если ничто не мешало, койкой. Ей уже некоторое время казалось, что подобные скандалы — это своего рода «ролевая игра», обязательная прелюдия к играм любовным, и потом — когда-нибудь — она сменится другой игрой, а та — третьей… Ирина Николаевна при всей своей начитанности (популярной литературой по психологии в том числе) и при немалом уме всё же не могла себе представить, что скандалы эти всерьёз, что Чубак её разлюбил, живёт с ней только для собственного удобства и что ниточка, на которой висит их брак, уже тонка настолько, что малейшее дуновение и т. п. Нет, она трезво отдавала себе отчёт, что она утратила физическую привлекательность, довольно скучна в постели, категорически бездетна — что Чубаку иногда угнетало, а иногда наоборот, — и что их совместное проживание — всего лишь уступка обстоятельствам; Тугарин был чем-то вроде песчаной воронки, в которую легко попасть, но из которой почти невозможно выбраться… и да, тут она вспоминала «Женщину в песках», и ей становилось грустно, но потом обязательно что-то происходило, обычно на работе, и надо было бежать и устранять, или ехать и разбираться, или вызывать и увольнять. Так они и жили. До сегодняшнего позднего вечера, а то и ранней ночи, когда привычный, казалось, скандал вдруг свернул с продолбанной колеи и устремился сначала в какие-то невероятные басы, а потом — потом Толя зарыдал, бросился вон, и через минуту несчастный помятый «Ниссанчик» завизжал покрышками по мелкому щебню, которым был засыпан двор…