Виктор Ирецкий - Наследники [Роман]

— Чудесно, чудесно! Вот!..

…В овале синего неба, на верхней грани кристалла у самого края стояла, вытянув морду, огромная белая медведица. От шерсти ее, всклокоченной, косматой и блестящей, исходил легкий, прозрачный пар и, казалось, будто медведица медленно плыла среди облаков. Рядом, головой упершись в ее бедро, на задних лапах — совсем как игрушечный — неуклюже сидел медвежонок, зализанный и чистенький.

Когда прошло первое изумление, Карен воскликнула:

— Как это возможно? Белая медведица? На юге? Объясните же, Магнусен! Ведь вы знаете все.

Ларсен ревниво покосился на своего друга и, сразу потеряв восторженную улыбку, поторопился опередить его ответ:

— Вероятно, быстрое течение. Лед не успел растаять. К тому же, температура океана вообще сильно понизилась.

— Прямо с северного полюса?

— А почему бы и нет? — поспешил Ларсен.

— Ну отчего же непременно с полюса? — скептически заметил Магнусен. — Льдина могла оторваться и с более южного места. С Новой Земли, например.

— Это не меняет дела! — придирчивым тоном подхватил Ларсен.

— Я хочу сказать, — с презрительной усмешкой продолжал Магнусен, — что это южнее, чем полюс. Или еще из Гренландии.

Ларсен пытался было еще что-то возразить, но, внезапно ощутив сердцебиение, отшатнулся, прикусив губу, и замер от промелькнувшего сопоставления: гренландский айсберг и телеграмма Гольма. Так это, значит оно и есть? То самое? Долгожданное?

Впервые подумал об этом. И это еще больше удивило: ни разу не пришло в голову как следует вникнуть в просьбу Гольма и сопоставить ее с тем, что давно уже творится на океане. Ах, черт возьми!

«Это все из-за Магнусена! — сказал он себе. — В его присутствии я положительно глупею».

Но тут вспыхнула и заволновала другая мысль, задорная, мальчишеская — есть чем перебить Магнусену дорогу и выиграть в глазах Карен.

Эта мысль сразу отодвинула в сторону и Гольма, и цель поездки. Ларсен радостно представил себе, как перед сном он заглянет в каюту Карен и, помогая ей раздеваться, начнет осторожно интриговать ее длинной сказочной историей, начало которой положил его предок-флибустьер. И еще представил себе, как она игриво юркнет под одеяло, как она удивится (приподнимется с подушки!), когда он намекнет (только намекнет!), что возлюбленный ее, непризнанный и неоцененный, — один из героев этой сказки. А что может рассказать о себе Магнусен?

— Просить можно о пожертвовании. О любви не просят, — говорила Карен вялым, скучающим тоном.

— Да, я знаю. Любовь приходит сама собой. Без всяких просьб, — уныло отвечал Ларсен.

— Тогда к чему все наши слова?

— Последняя попытка.

— Это достигается не словами.

— А чем?

— Долго рассказывать. И поздно. И, наконец… мне хочется спать.

— Я сейчас уйду. Дело в том, что мне хотелось поделиться с вами своей большой радостью. Но…

— Но я оказалась недостойной ее. Принимаю.

— Нет, я не это хотел сказать.

— Все равно. Так или иначе, но вы раздумали. И, пожалуй, вы правы.

— Да нет же. Вы опять-таки не угадали.

— Может быть, отложим этот разговор до завтра?

— Удивительно! Прямо удивительно, как вы нелюбопытны.

— Не всегда. Впрочем, вы правы. Да, да, я нелюбопытна.

Ларсен вздохнул. Взял со столика корку апельсина и перекусил ее стиснутыми зубами.

— Когда любишь кого-нибудь, естественно, хочешь делиться с ним своими мыслями, — сказал он, поглаживая ее ноги.

Она недовольно отодвинулась и с досадой заметила:

— Бог ты мой, как вы скучны.

— А могло быть совершенно иначе. Если бы вы хоть немного оказались ласковее. Ну, хотя бы такой, какой вы были с Магнусеном.

— Вы были бы не так скучны?

— Возможно. И даже наверное.

— Скуку носят в себе, мой друг. Магнусен при всяких обстоятельствах не бывает скучен.

— О, разумеется. Магнусен — это непревзойденный образец.

— Вам и ирония не удается сегодня.

— Спасибо за то, что только сегодня.

За стеной гудели волны. Пароход дрожал.

— Я вижу, вам очень хочется поссориться, Георг.

— Мне? Поверьте, что я пришел сюда с другой целью.

— Ваши цели, скажу откровенно, меня перестали (увы, перестали) занимать. Да у вас и нет никаких целей. Ну, какие же у вас цели?

— Вижу, вижу! Во мне уже ничего нет. Я давно заметил: для вас я пустая посуда, которую пора убрать со стола.

— Если вы это заметили…

— Я это заметил, да. Но еще не значит, что я с этим согласен. И что я сдаюсь.

— Послушайте, Ларсен, — сказала она холодным и четким голосом, слегка приподнимаясь, — не находите ли вы, что наш интересный разговор сильно затянулся?

— Это потому, что вы уже во второй раз не даете мне высказаться.

— Как, вы еще не все сказали?

Она засмеялась, но вспомнив, что ей хочется спать, искусственно зевнула. Ларсен от злости побледнел.

— Нет, я не все еще сказал, — возразил он возмущенным резким тоном. — Но вы действительно не стоите того, чтобы я вам рассказал свою тайну. Вы холодная, бесчувственная эгоистка. И кроме того, ваши мысли уже заняты. Я это отлично вижу.

— Тогда, значит, я не бесчувственная. А что касается вашей тайны, то речь, вероятно, идет о каком-нибудь предприятии. Не хотите ли вы мне рассказать о том, как вы заработали на дровах?

— На каких дровах?

— Или на перевозке дров — я уж не знаю. Словом, вы воспользовались наступившими холодами, чтобы повысить цены на дрова? И это ваша тайна?

— Какая чепуха! Уж не Магнусен ли вам насплетничал? Какой вздор! Точно я действительно занимаюсь делами. Для этого у меня немало служащих. Но наступившие холода… Представьте себе: сами того не сознавая, вы близко подошли к моей тайне. Если бы я хотел воспользоваться холодами, я бы скупил все дрова, весь уголь, всю нефть! Потому что я знал об этих холодах еще до того, как они появились. Я единственный знал об этом! Единственный во всем мире! И теперь я тоже единственный во всем мире, потому что только я знаю причину холода, как и причину появления льдов и белой медведицы.

Карен в страхе посмотрела на него: в широко раскрытых скрытых глазах Ларсена веял ветер безумия; в пересохшем горле хрипло клокотала ненависть; у рта легли злобные морщины.

— Отчего же вы не спрашиваете? — закричал он, вскакивая. — Отчего вы не спрашиваете? И это тоже неинтересно? Скучно? Бессодержательно? Говорите же!

Карен ясно почувствовала: еще одно ее слово, колючее, ироническое или просто равнодушное, — и он ударит ее или начнет душить. Она напряглась, как делала это на сцене и, поднявшись с подушки, певучим, мурлыкающим голосом проговорила:

— Вы все это знали? Действительно? Так рассказывайте же скорее. Вместо того, чтобы делать банальные упреки и мальчишески ревновать к Магнусену, надо было прямо начать… Так о чем же вы знали заранее?