Виктор Ирецкий - Наследники [Роман]

Ларсен угрюмо обвел своими волчьими глазами стены и потолок, в пристальной злобе посмотрел на Карен и, не останавливаясь ни на одно мгновенье, рассказал ей все.

Он говорил с торопливым ожесточением, извергая из себя горести и восторги, свои и чужие, — в сладкой, неотгонимой надежде, что рассказ его заставит Карен посмотреть на него иными глазами («А что может рассказать о себе Магнусен?»). Но, чтобы не усложнять своего повествования (а может быть, в эти острые мгновения он и сам о многом позабыл), Ларсен упростил историю зарождения идеи, опустив некоторые отдаленные подробности — те самые, которые с восторженным шепотом любила ему рассказывать бабушка, — и с увлечением задержался на своем отце и себе.

— Теперь я еду, чтобы завершить работу своих предков, — сказал он в заключение, взвинченный собственными словами. — Там, на Флориде, меня ждут верные преданные люди, для которых я — больше, чем закон. И не пройдет года, как вы услышите, что сказочный план моего великого предка осуществился блистательно. Об этом заговорить весь мир! Весь мир!

От волнения и дрожи у него застучали зубы. Глаза его, устремленные на Карен, недвижно остановились.

— У вас есть случай, — сказал он негромким, но умоляющим голосом, — счастливый случай принять самое близкое участие в событии, которое, не сомневаюсь, войдет в историю. Как вошло в историю открытие Америки. Неужели же вы откажетесь от этого? Вы решаетесь отказаться?

Карен ничего не ответила на это. Блеск удивления, вспыхнувший в ее глазах в самом начале его рассказа, точно застыл. В эти мгновения она походила на ночную птицу, ослепленную внезапным огнем.

Он желчно усмехнулся.

— Моя бабушка рассказывала мне, что ее дед, то есть первый из Ларсенов, положивший всему начало, — вот так же, как и я теперь, ехал по морю, чтобы начать то, что я собираюсь закончить. Всю дорогу он думал только о своем плане. Ни о чем другом. И только одна вещь назойливо отвлекала его от мысли о Гольфстреме. Знаете, что это было? Это было злое, предательское легкомыслие его спутницы, его жены, которая… которая… Ну да, женщины во все времена одинаковы! Какое ей дело до того, что творится в душе ее возлюбленного? И в то время, как его мозг напрягался от решения нечеловеческой задачи, когда его душа… Ну, да что говорить! В это время она уже обдумывала со своим будущим любовником план бегства. Это тоже было на корабле. То же самое. Да, то же самое. По-видимому, у первого и последнего из Ларсенов одна и та же судьба: успех в замыслах и неудача в любви.

Он жадно глотнул немного воды, хотел было еще что-то сказать, но вдруг ощутил, что его словесное напряжение иссякло. Больше он ничего не мог сказать. Подъем кончился. Ларсен решил, что самое выгодное для него — сейчас же уйти, оставив Карен под впечатлением сказанного.

Он так и сделал: поцеловал ей руку, кивнул головой и стремительно вышел.

А очутившись у себя в каюте и перебрав в памяти произнесенные фразы (некоторые из них даже повторил — так они понравились ему), Ларсен гордо улыбнулся: собственные слова, только что отзвучавшие, неожиданно раскрыли перед ним его самого. Радостно взволнованный, он нашел в себе полновесную героическую значительность, которая тут же позволила ему установить свою непререкаемую связь с предками. Предки в неуклонном фанатизме осуществляли великую идею. Он — тоже, потому что он подлинный, настоящий Ларсен, обуреваемый той же великой идеей. Как сказочный русский богатырь Илья Муромец, он тридцать лет и три года бездействовал, чтобы незаметно для других накоплять в себе силы. И вот…

— Да-с, милая, слепая Карен, — мысленно говорил он с язвительной усмешкой, — ты видела во мне богатого шалопая, оторвавшегося от предков и прожигающего жизнь без цели и задач. Но теперь тебе ясно, что ты проглядела во мне самое важное. Я, Георг Ларсен, достойный наследник великих. И я наперед знаю, что теперь ты не уйдешь от меня. Впрочем, можешь уходить. Пожалуйста! Но опять-таки, я наперед знаю, что ты вернешься. Ибо что такое Магнусен? Чем может тебя удержать этот накрахмаленный пузырь, надменная всезнайка, протухшее яйцо? Ха-ха!

Тотчас же после того, как Ларсен ушел, Карен, тревожно прислушавшись к его удалявшимся резким шагам, схватила телефонную трубку и попросила соединить себя с Магнусеном.

— Вы еще не спите? — трепетным голосом спросила она его и, не дожидаясь ответа, с четкой взволнованностью прошептала: — Идите сюда. Сейчас же.

Затем она торопливо накинула на себя пеньюар из шелка, взбила матовое золото волос, прикрыла постель и, подойдя к двери, тревожно приложила ухо. Пустынный звонкий коридор доносил из чрева «Сплендида» равномерно-медлительный гул. Пароход уже спал.

От нетерпения Карен стала кусать зубами свой душистый тонкий платок и закрыла глаза. Тишина еще больше заострила ее беспокойство. Так простояла она, затаив дыхание, до тех пор, пока не раздался тихий, несмелый стук. Она быстро приоткрыла; дверь и, с интимной проворностью, от которой у Магнусена дрогнуло в горле, впустила его и бросилась в кресло.

— Ларсен сошел с ума! — шепнула она в ужасе и, молча показав рукой на дверь, испуганно воскликнула:

— На ключ! Я его боюсь!

Удивление скользнуло по тонким губам Магнусена, зигзагом поднялось до бровей и перешло в успокаивающую улыбку.

Она уловила его сомнение и повторила:

— Уверяю вас, он сошел с ума. Если бы вы слышали, о чем он говорил! Бред! Галлюцинации! Какой-то коралловый остров, задерживающий течение Гольфстрема. Тайна, известная только ему одному! Какие-то преданные люди, ожидающие его приказаний. И ко всему этому загробные голоса предков: они требуют повиновения. Мне казалось, что я на спиритическом сеансе. Но он так кричал на меня, что я… Уверяю вас, он сумасшедший,! Я положительно растерялась от ужаса. Что нам делать?

Магнусен пожал плечами, медленно опустился в кресло и длительно улыбнулся, как улыбается человек большого жизненного опыта. Слово «нам» приятно пощекотало его.

— Вы все-таки расскажите по порядку, — сказал он, искоса поглядывая в створчатое зеркало. Оно дважды отразило его худощавое, бритое, энергичное лицо, его осанку кавалерийского офицера и, наконец, его плюшевый однобортный пиджак. Осмотрев самого себя, Магнусен бросил осторожный взгляд на мягкий пеньюар Карен, пытаясь предоставить себе ее наготу.

— Ну, что же вам еще оказать? Говорю же вам: это был бред. И кроме того, угрозы. Я была так ошеломлена, что не успела хорошенько вникнуть в его слова. И еще он мне что-то рассказывал о своей бабушке, которая посвятила всю свою жизнь этому непонятному коралловому острову. И каким-то образом это связано со льдинами, плавающими теперь по океану. Словом, вздор! Ничего нельзя было понять. Нет, нет, он несомненно рехнулся.