Всеволод Алферов - Князь мира [СИ]

— Стоять!

К черту проклятье, Алеш выстрелил в воздух.

Студент на миг остановился. Дернулся, словно его пронзила боль — а потом бросился наперерез пьяному горожанину. Баклажка для воды упала в грязь.

Алеш изо всех сил рванулся вперед. Еще две пули в воздух — да только поздно, нож уже сверкнул в самой высокой точке.

А потом миг, другой — слишком медленно, будь оно проклято! — Алеш прищурился, чтобы не ослепнуть от вспышки…

Они покатились по грязи. Запах дешевых сигарет парня ударил в ноздри. Они перекувырнулись, неловко ворочаясь в сковывающей движения верхней одежде, и с грохотом ударились о журнальный киоск.

Нож — уже бесполезный, безвредный, просто кусок металла — отлетел в сторону и теперь валялся у решетки ливневой канализации.

Киоск снова загрохотал, когда студент высвободился из-под полицейского и отполз прочь.

Алеш обнаружил, что сидит прямо в холодной слякоти, потирая ушибленное плечо. Через дорогу, бросив машину с открытой дверцей, бежал Ришо.

— Она не пришла. Вспышка не пришла!..

Что это? Кажется, парень всхлипнул?

— Тупица! Недоумок! Чертов дегенерат… — ничего осмысленного не шло на язык. — Потому что ты, вкурваш, ждал вспышку, а не собрался убивать!

Но Крайчик не слышал его. Обхватив себя руками, тот раскачивался из стороны в сторону и твердил:

— Она не пришла. Вспышка не пришла…

Алеш оглянулся, но пьяного горожанина уже и след простыл.

Все тихо, все мертво — в звенящей ночной тишине вопрошающий голос Ришо отдавался, верно, за несколько кварталов.

По Шорской, которую они недавно миновали, пронеслась, шипя шинами по мокрому асфальту, машина. На секунду влажную взвесь прорезало веселенькое «Don't call my name, don't call my name, Alejandro!» — и заглушило вопрос напарника.

А на Даниц вовсю накатывала весна, Даниц озяб, продрог и кутался в покрывала ночных туманов. Алеш дорого бы дал, лишь бы разглядеть за ними завтрашний день.

Полицейский дождался, пока студента упакуют в автозак, а на дверцах загремят стальные засовы. Парень так и не пришел в себя, повторяя, как заклинание: «Вспышка! Не было вспышки, не было…»

— Машина «тринадцать-В», код сорок три, — полицейский склонился к открытой дверце и с силой рванул из салона рацию. — Операция завершена, помощь уже не требуется.

— Машина «тринадцать-В», принято. Вызванный вами патруль приехал по адресу…

Рация хрустела и щелкала про сектантов, но тогда-то и подал голос телефон в кармане Алеша. Мелодией, которая играла только на полковника.

— Принято, — буркнул он в рацию и уставился на экранчик.

«Лукаш Вит», услужливо подсказывал телефон.

«Входящий вызов. Лукаш Вит».

И еще так: «Входящий вызов. Лукаш Вит. Ответить?»

Откуда-то Алеш знал: ему вовсе не следует отвечать — но все же снял трубку. В ухо ворвался долетающий издалека, пронзительный, привыкший отдавать приказы голос:

— …черт тебя возьми, где шляешься? Ты нужен мне здесь, понял ты? Здесь!

На вопрос, где «здесь», Алеш услышал короткие гудки.

— В отделение, — скомандовал он напарнику. — А после поезжай домой, я сам управлюсь.

До проводов Мирки меньше полутора часов. Но это ничего, он успеет — если только Вит не станет разглагольствовать.

Пока Ришо несся ночными улицами — фасады и вывески едва мерцали, словно побаиваясь светить в полную силу — Алеш отчего-то вспомнил «Заводной апельсин». Петер Стелик, что бы ты учинил с человеком, который планомерно сходит с ума? Правильно, ничего — ровно до той поры, как тот попробует нажать на курок. Проверено. А с хирургом, который спас сотни жизней — но обнищал, позатаскался и потянулся к чужой сумочке?

Глупый вопрос. Проклятию плевать на жизни.

«Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия»…

В мире больше не осталось насилия — да только нет и шанса на раскаяние или выздоровление.

Будь ты проклят, Стелик! Ты и вся твоя гребанная справедливость.

В серой коробке на Гавра Лубвы светилась едва ли пара окон, и одно из них — в кабинете полковника. Вит даже не обратил на полицейского внимание: он расхаживал по кабинету, орал в трубку, ругался, требовал результатов и на чем свет стоит клял «сраных остолопов». Когда Вит бросил телефон на груду бумаг, Алеш понял, что тот и вовсе забыл о подчиненном.

— Да, — проворчал полковник. — Верно. Ты мне нужен.

Он прошагал к своему креслу и плюхнулся, сложив перед собой пальцы домиком.

— Дело с «Унынием», полковник, — начал отчитываться Алеш, просто чтобы нарушить долгую вязкую тишину. — Оно закончено. Как вы и хотели, все…

— К черту «Уныние»! — отрезал Вит. — Пока ты таскался по городу, у нас новый президент, вернее, станет им завтра в полдень. Вместо пройдохи теперь будет фанатик.

— Боже…

Алешу пришлось сесть, потому что колени у него задрожали.

— Да, фанатик, значится… и ему плевать на кодекс. Прошлый хотел, чтобы полиция предотвращала исчезновения, а этот сделает из нас инквизицию. Но вызвал я тебя не за этим…

— Вы так спокойно об этом говорите? — перебил Алеш.

— Он ненадолго, — полковник отмахнулся, а потом вдруг выключил свет, так что комнату озаряло лишь блеклое мерцание монитора. — Странно, что до сих пор не испарился… Все это уже было, в других странах, ты видел в новостях: пройдоха, фанатик, потом по-настоящему честный, но тупой служака… Я не за этим тебя вызывал, слышишь?

Лейтенант Гужар, сразу понял Алеш. И мрачный вид начальства подтвердил его догадку. Вит покраснел так, что румянец добрался до затылка и теперь алел свозь редкие седые волосы, даже в тусклом свете.

— Да, сынок, — полковник рассеянно кивнул. — Аккурат, как наш педофил напал на старичка в пальто. В салоне служебной машины хрен что прочтешь, пепел с пластика тут же осыпался, но клянусь, это «Убийство», и в тот же миг, как отозвалась рация. Водитель только хрюкнуть успел.

— А сам педофил?

— Отправился к своим ублюдочным предкам, вот что! Итого два горелых: чертов любитель детишек и наш бравый Гужар.

Полковник поймал взгляд Алеша и удерживал его, пока полицейский не поежился.

— Ты понимаешь, что могло быть пять горелых, а? — скрипучий голос Вита прорезал полутьму. — Это только для начала два: педофил и исполнитель — а еще ты, я и начальник главного управления. И в первую голову мы с тобой.

— Да.

— И почему же горелых два, а не пять? — резко спросил Вит.

— Петер Стелик установил не справедливость, а свой диктат, — оттарабанил полицейский и тут же принялся пояснять: — Понимаете, это ведь не справедливость в чистом виде. Скорее, как она видится конкретному человеку. Его произвол: захотел покарал, а захотел нет…

Полковник долго молчал. Ослабил воротник. Достал из кармана шелковый платок, долго и тщательно складывал — а потом промокнул со лба пот.