Дмитрий Баюшев - Шестьсот шестьдесят шестое правительство [СИ]

Кто-то принялся громогласно требовать баб, кто-то полностью перешел на мат, кто-то начал задираться ко всем подряд.

Немедленно появились женщины из наилучшего в столице стриптизклуба, из невидимых динамиков грянула разухабистая кабацкая музыка, лампы погасли, зажглись настенные светильники, и в интимной полутьме начался волнующий процесс танца-раздевания.

Как только с какой-нибудь из дам слетала важная часть туалета и наружу выплывали полные груди либо обнажались чресла с выбритым лобком, члены кабинета кричали «ура», чокались и хлопали очередную стопку. Закусывали семгой, вот тут-то и пригодилось, что рыба нанизана на деревянную шпажку.

Вышколенные девицы тети Маши, не обращая внимания на танцующих и выставляющих свои гениталии развратниц, быстро поменяли тарелки с недоеденным и уже остывшим люля-кебабом на обжигающее азу в горшочках. От горшочков исходил такой аппетитный аромат, что пирующие, забыв на время о гениталиях стриптизерш, принялись, урча, рыгая и отпыхиваясь, хлебать ложками вкуснейшее острое варево. При этом было пропущено по паре стопок водки.

Стриптизерши в это время, не особенно себя обременяя, вяло пританцовывали под музыку. В зале было жарко и голышом они чувствовали себя вполне комфортно, вот только не мешало бы выпить и закусить. Эти ребятишки, эти очередные хозяева так смачно шамали, что кишки подводило. Приходилось, однако, терпеть. Шеф Юрий Карлович Заболотный строго-настрого предупредил делать только то, что будет велено хозяевами. Велено будет жрать — покушаете, велено будет отдаться — отдадитесь. За вечер, сказал Юрий Карлович, с отдачей — без отдачи ли, неважно, каждой полагается по пять тысяч баксов, что сверх того от щедрот хозяев, то ваше.

Наконец, высокопоставленные члены напитались, вслед за чем последовало предложение танцевать вновь, но покруче, посексуальнее. А всего лучше разбиться на пары и в такт музыке подзаняться лесбиянством, можно также выбрать подходящий пестик и самоуслаждаться в одиночестве, можно услаждать пестиками друг дружку, за лучший вариант приз десять тысяч долларов. Пестиками могут служить свечи, морковки, бананы и пластиковые пенисы.

Озвучивший данное предложение Курепов хлопнул в ладоши, и всё те же девицы тети Маши внесли на подносах вышеуказанные предметы.

Что и говорить, желание хозяев было несколько неожиданным, но куда деваться. Юрий Карлович строптивых не любил.

Подносы опустели.

Надо сказать, что десять тысяч долларов было лакомым кусочком, поэтому, плюнув на декорум, фигуристые дамы занялись изощренной клубничкой. Минуту-две разогретые спиртным мужчины терпели, потом терпению пришел конец. Азартно сопя, всей сворой они накинулись на возбужденных дам и смяли их, что называется положили на обе лопатки.

Впрочем, вы сами понимаете, что выражение это фигуральное, не отражающее сути вещей, ибо овладение совершалось разнообразнейшими способами. Вспомните Калигулу с его оргиями, вспомните римских патрициев с их вакханалиями и вы убедитесь, что история греха повторяется. С тех пор в животности своей человек ни капельки не изменился.

Битва длилась долго, с переменой позиций и партнеров, но вот, наконец, бойцы подустали и вперемежку поспешили к столу. Сначала стоя выпили и закусили, потом дамы устроились на коленях у кавалеров и все начали насыщаться уже не торопясь.

Порой у кого-нибудь из высокопоставленных лиц взыгрывало живое, и локальная стычка происходила прямо за столом.

Венька, хотя и был здорово пьян, заметил, что Кирилл и чернокудрый Иосиф в общей битве участия не принимали, куда-то исчезли. Обидно было до чертиков. За братом он никогда такого паскудства не замечал. Впрочем, мамзель, которая поначалу досталась Веньке, была до того хороша, что отвлекла от неприятных мыслей. Следующая была похуже, но тоже ничего. Затем вновь вернулась первая и уже никуда не уходила.

Появились Кирилл с Иосифом, расположились напротив, начали ухаживать друг за другом, подкладывая лучшие кусочки. Венька, ссадив мадам с колен, грохнул кулаком по столу так, что развалился фужер с шампанским и зазвенели тарелки, потянулся к Иосифу, стараясь уцепить за грудки, но Аксельрод и Дохлер, схватив Веньку за рубашку, посадили его обратно.

— Ты чо, чувак? — обронил Аксельрод. — Это же дело личное, полюбовное.

— Пусть их, — сказал Дохлер. — Раньше было нельзя, а теперь не возбраняется. Иосиф хорошей женой будет, даром, что в прошлой жизни бабой был.

Венька посмотрел на раскрасневшегося брата и процедил: «Сволочь». Тихонечко процедил, больше с упреком себе, что недоглядел, после чего набухал в фужер коньяка и хлопнул его. Лазарев насмешливо следил за ним влажными черными глазами.

Потом выбрали королеву секса, искуснее всех продемонстрировавшую клубничку и набравшую больше всех баллов в групповых состязаниях. Вручили ей десять тысяч долларов.

Дальнейшее Венька помнил плохо.

В восемь Курепов разбудил его. Венька был совсем никакой.

Лежал он поперек разложенного дивана в рубашке, брюках и ботинках, то есть, как упал, добравшись до ложа, так всю ночь и провалялся бревном.

Курепов дал Веньке две разноцветные таблетки, налил в стакан воды, велел выпить. Венька безропотно подчинился.

Весьма быстро наступило резкое улучшение. Из сумеречного, гнилостного, гнойного пространства Венька вернулся в яркое свежее утро, руки и голова перестали ходить ходуном и вообще как-то всё обустроилось, встало на свои места.

— Рекомендую душ, — сказал Курепов. — Погорячей, чтобы всю гадость выпарило, а в восемь сорок в банкетный зал на завтрак. Одежда в шкафу. Эту, что на тебе, брось в шкаф же на дно, чтобы не мозолила глаза. Всё как положено выстирают, выгладят. Пригодится еще.

Курепов вышел, а Венька подумал: «На что это он намекает? На следующий кагал?»

Душевые были на каждом этаже, в каждом крыле и состояли не из одной-двух, а сразу из десять изолированных кабинок. Это было удобно, особенно в жаркие дни. Освежился — и действуй себе дальше.

В душевой пахло мылом и перегаром, перегаром больше. Пять кабинок были заняты, там вовсю шуровала вода. Венька зашел в свободную, включил душ на полную мощь и встал под сильный горячий водопад. Упругие струи стегали по черепу и колюче впивались в кожу. Вот он, как любит заключать Караулов, момент истины. Вот он, родимый, обновляющий всю твою измызганную суть и вновь превращающий в человека думающего, чистого телом и душой.

Потом в раздевалке бодрый Венька столкнулся с вялым несчастным Хлебниковым, которому ну так не хотелось под душ, так не хотелось.

— Будто всю ночь вагон разгружал, — пожаловался тот, усаживаясь на кожаную банкетку, и добавил с завистью: — А по тебе не скажешь.