Дмитрий Баюшев - Шестьсот шестьдесят шестое правительство [СИ]

Иностранцы утирались и понемногу прекращали ездить в дремучую, занятую самоедством Россию. А если кто и ездил, то для того лишь, чтобы урвать. Урвать в России можно было ого-го как, тем более что власти в этом активно помогали.

Вернемся, однако же, к песням и пляскам, то бишь к внешней мишуре.

Кагалы в Резиденции приняли массовый характер и проходили уже через день. Тут ведь дело в чем? Если ты назавтра после попойки разбит, раздавлен и ощущаешь себя коровьей лепешкой — это одно. Но если ты на следующий день цветущ и активен, то почему бы не повеселиться? Почему не поразвлечься, когда этого требует естество?

На кагалах молодые правители, напившись, выли, рычали, шипели, хрюкали, совокуплялись с путанами, били посуду, скакали по залу, как оглашенные. Вроде бы было всё, однако чего-то не хватало. И умница Курепов нашел это что-то.

В один из вечеров, когда на горизонте забрезжила навеваемая пресыщением скука, Курепов пригласил всех следовать за собой.

Со второго этажа пьяная веселая толпа (баб оставили в банкетном зале под присмотром двух вооруженных охранников) спустилась в подвал. И, о чудо, обнаружила в каземате того самого сановника, имя которого в столице было широко известно, который уже в открытую пёр в президенты и который являлся заказчиком убийства депутата Курепова.

Низенького этого квадратного дядю, миллионера и мецената, постоянно охаивающего власть, составившего свою собственную московскую мафию, никто из молодых правителей не любил. Отвечали, так сказать, взаимностью на взаимность, поскольку сановник открыто назвал их желторотыми дилетантами, которые Россию потопят, и продолжал так называть на каждом углу. Настало время отвечать по заслугам.

Голый по пояс сановник сидел на стуле, к которому был туго примотан бельевой веревкой. Массивная голова его с реденькими завитками седеющих волос упала вперед — похоже, он спал. Ему было под шестьдесят, последние десять лет, вступив в должность, он питался особенно хорошо, что отразилось на фигуре. Был он не просто упитан, а тучен, массивен, как боров. Талия шире плеч, но и плечи тоже будь здоров.

Говорили, сановник этот страшно силен, при случае жонглирует двухпудовыми гирями, как мячиками, так что удивительно было, как людям Курепова удалось его взять без шума и пыли. Тем более, что в охране у него было человек сто пятьдесят.

Рядом с ним находились Сергеич и Гаврилов, оба с резиновыми дубинками. Выходит, побаивались, на кулаки не больно надеялись.

— Попался, гад, — сказал кто-то пьяно.

Сановник вздрогнул, поднял голову, маленькими свирепыми глазками окинул набившуюся в каземат толпу, остановился на ухмыляющемся Курепове и произнес гнусаво:

— Что, Леонид Петрович, думаешь твоя взяла? Думаешь, можно вот так запросто запихать Боцмана в каталажку? Ошибаешься, дорогой. И не такие пробовали, да грыжа вылезла.

Боцман была его кличка. Также он был Туз, Сургуч и Джокер. Нос у Боцмана был раскровенен, оттого говорил он с прононсом. Кроме того был подбит левый глаз, а на подбородке имелась глянцевая ссадина.

— А на кой ляд он тут сидит? — осведомился пьяный в дым Дохлер. — Он что — посидит, а потом мы его отпустим?

— Его отпустишь, он тут же заложит, — возразил Хлебников. — Точно, Ося?

— Ты как всегда прав, Жора, — ответил Осип Аксельрод. — Вони будет много. Может быть даже международный скандал. Так что вопрос Ефима как всегда актуален. Действительно, на кой ляд он тут сидит?

И Аксельрод воззрился на Курепова.

— Вам на потеху, — сказал Курепов, оскалившись. — Мы его пытать будем.

Сановник побледнел, но как опытный интриган присутствия духа не потерял, а постарался исправить положение.

— Я понимаю, Леонид Петрович, что у вас ко мне претензии, — сказал он. — В таком случае принародно прошу прощения. Каюсь, замахнулся я высоко, да, видать, не по Сеньке шапка. Надобно получать по зубам, ох надобно. Тогда будешь знать своё место. Спасибо за урок, Леонид Петрович, клянусь, что впредь буду сидеть тихо и друзьям своим накажу, чтоб не рыпались. Власть от Бога, а не от лукавого. Будешь брать её силой и хитростью, она тебя же и раздавит. Что, Леонид Петрович, по рукам? Готов хоть завтра уйти в отставку.

— Ишь, запел, — Курепов подмигнул Аксельроду. — Вишь как пыток трусит.

— Как же вы такого борова заломали? — спросил между тем у Гаврилова Венька. — Его апперкотом не свалишь. Его и ногами-то не свалишь — ноги повыдергает. К тому же там охраны, что у Папы Римского.

Гаврилов терпеливо выслушал Венькину тираду и коротко ответил:

— Снотворный газ. Все легли: и охрана и Боцман.

— Лежачего били?

— Он, сволочь, прежде чем лечь, драться полез, — объяснил Гаврилов. — Самого мотает, а прёт и прёт. Сергеичу звезданул так, что тот крючком согнулся. Ну, тут наше терпение и лопнуло.

— Костя, хватит трепаться, — сказал Курепов. — Тащи паяльник, мы ему татуировку оформлять будем.

Гаврилов затрусил к выходу, а Курепов добавил:

— Кучей не накидываться. Каждому достанется порисовать.

Глаза Боцмана налились кровью, он набычился, напрягся. У стоявших рядом отъехала челюсть — такое можно было увидеть только в кино. Опутывающие торс сановника и спинку стула кольца бельевой веревки начали лопаться одно за другим. Миг, и руки силача оказались свободными. Могучим рывком он разорвал путы, оплетающие ноги, и встал.

Освобождение это заняло несколько коротких секунд, Сергеич успел лишь раз хрястнуть его по голове дубинкой. Удар этот, сильный и звучный, еще больше разъярил Боцмана. Повернувшись к тренеру, он двинул его кулаком в низ живота. Сергеич, разинув рот, сипло выдохнул и осел на пол. Здесь он свернулся клубком и начал тихонечко повизгивать.

А Боцман уже крушил всех подряд, работая споро и методично. Разнеженные барской жизнью пьяные министры сопротивления практически не оказывали, валились, как кегли. Человек пять рванули к выходу и, мешая друг другу, напрочь заблокировали дверь, которая открывалась внутрь.

«Авось пронесет», — подумал Венька и ударил оказавшегося к нему боком Боцмана пяткой в ухо. Хотя особой растяжки удар этот не потребовал — росту в противнике было от силы метр шестьдесят пять — и прошел гладко, заставив силача пошатнуться, однако же были все основания опасаться за исход поединка.

Во-первых, пьяным Венька никогда еще не дрался, во-вторых, силы Боцман был немереной и удары, похоже, держал, как носорог. Такому достаточно лишь поймать, уцепиться — разорвет в клочья.

Маленькими своими глазками Боцман зафиксировал Веньку и стремительно пошел на него.

Венька провел серию из трех ударов, отскочил в сторону. Боцман всё шел.

Государственные мужи, расчистив поле для боя, вжались в стены. Опрокинутый стул, нокаутированных товарищей и стонущего Сергеича оттащили в сторону. В дверь колотил Гаврилов, невменяемая пятерка министров мешала ему войти.