Дмитрий Баюшев - Планзейгер. Хроника Знаменска [СИ]

Дергунов на втором этаже особняка только ночевал, вечера же проводил с Черемушкиным и Лерой, а то заруливал к Брызгаловым, у которых можно было узнать много интересного о прошлом Объекта. Точнее, можно было бы, если бы захотели рассказать, но они всё больше торчали во Всемирной Паутине, благо у каждого было по компьютеру, и до разговоров были неохочи. Младший как-то начал рассказывать про секретный порошок, но на втором уже предложении замялся, потерял к разговору интерес и ушёл с ушами в Интернет, который запросто заменял Большой Мир.

— Что, Лёшенька, в Москву не тянет? — однажды спросила Лера.

Он подумал и признался, что тут интереснее и голова не болит. А там частенько болела, воздух, наверное, плохой, да и злоупотребления всякие.

— Пивко? — уточнила она.

— И пивко тоже, — ответил он как тот батюшка.

Находиться с ней, умной рыжеволосой красавицей, в одном доме было большим испытанием. Недаром раньше ещё, в гостях у Небироса они схлестнулись с Васькой именно из-за неё, из-за Леры. Распетушились, городили чушь, то-то ей, поди, странно было на них смотреть. И Небирос, железный человек, тоже на неё положил глаз. Но тут не иначе вмешался Мортимер, другого объяснения нету. Небирос отпочковался.

А взять миллиардера Тарнеголета. Вроде уже старец, хотя и еврей, из которых активность так и прёт, но старец же. Прилепили его к Лере, она его повозила по магазинам, а в конце рабочего дня отвезла в гостиницу по уши в неё влюбленного.

Может, лучше было бы остаться в лечебнице и терпеливо ждать нужного часа?..

Вечером Иеремия младший с таинственным видом подошел к Лере и прошептал: «Пора». После чего повел на чердак.

Выудил из тайного, самого темного угла завернутую в красивую тряпочку ладанку, открыл её, понюхал, поворошил порошок пальцем и удовлетворенно сказал: «Готово. Теперь нужен кагор, только чтобы освященный».

— Найдется, — ответила Лера. — Из Храма Христа Спасителя.

— Тащи, — сказал мальчик. — Вот бы где побывать-то.

— О чем вопрос? Пятнадцать минут езды до Ленинского Проспекта, да до Кропоткинской двадцать, а там до Храма рукой подать.

— Я невыездной, Лерочка, — вздохнул Иеремия. — И чашку с ложкой прихвати…

Отсыпав в принесённую чашку половину содержимого ладанки, он призадумался.

Они сидели на каких-то ящиках, которых на каждом чердаке всегда завались.

— Как тебя звали в детстве? — спросила Лера.

Он бросил на неё косой взгляд.

— Можно я тебя буду называть Рэмом?

— Хоть горшком назови, — буркнул он и почесал вихрастый затылок.

— О чем задумался, Рэм? — весело спросила она. — Может, я помогу?

— Да вот думаю — хватит ли, — ответил он. — А вдруг мало? Никаких инструкций нет — всё на пальцах. Может, это начинает действовать при достижении какой-то критической массы, а может, можно добавлять — дискретно, то есть.

— Если сомневаешься, сыпь всё, — предложила Лера, отметив про себя, что мальчик не так прост.

— Экая ты хитрая, — сказал Иеремия. — Чтобы всё тебе одной. Может, кому-то ещё позарез нужно.

— Что это за штука такая? — спросила Лера.

— Я думал, Василий тебе говорил, — произнес Иеремия. — Этот порошок — эманация Серафимов. Что такое эманация знаешь?

— Догадываюсь, — туманно ответила Лера, пожимая плечами.

— Цитирую энциклопедию, — сказал Иеремия. — Эманация — это истечение чего-либо откуда-либо, появление чего-либо в результате выделения из чего-либо более сложного; то, что возникло, появилось в результате такого истечения.

— Ты хочешь сказать, что на Объекте побывали Серафимы? — спросила Лера.

— Объект — их создание, — сказал Иеремия.

— Тогда где они?

— Скорее всего, Объект выпал из их измерения и угодил точнёхонько под Знаменку, — ответил Иеремия. — Не спрашивай как — я в физике не силен.

— У нас есть физик, — промолвила Лера. — Его фамилия Мусатов. Расскажи ему об этом.

— Атеисту-то? — снисходительно произнёс Иеремия. — Засмеёт, заплюёт, лягнёт так, что дым из ушей повалит. Они, эти атеисты, дальше своего носа не видят.

— Атеисты бывают разные, — возразила Лера. — Мусатов, между прочим, вычислил, что под Знаменкой невесть откуда появился Объект. Между прочим, вернулся из Женевы в Москву, чтобы предупредить. Вот тебе и атеист.

— Ну, я не знаю, — неохотно пробормотал Иеремия. — Это всего лишь предположения.

— Так ты меня хочешь предположениями напоить? — с хитрецой спросила Лера, понимая, что на этот раз раскрутить Иеремию не удастся. — А вдруг отрава?

— Эх, ладно, — сказал Иеремия и выбухал в чашку остатки порошка, после чего добавил почти до краёв кагору и осторожно размешал серебряной ложкой. — Чур, я первый попробую, только ведь не впрок будет.

— Почему не впрок? — удивилась Лера. — Тебе не впрок, а мне впрок?

Иеремия отпил пару глотков и облизнулся. Глазки у него заблестели, щёчки зарумянились. Протянул ей чашку, дружески улыбнулся.

«Что я делаю?» — подумала Лера и медленно выцедила всю жидкость. Было вкусно, в голове зашумело, потом вдруг громкий щелчок, точно выключили рубильник, и она потеряла сознание.

Очнулась она уже в своей комнате, в своей кровати. В голове по-прежнему шумело, а глаза видели какие-то расплывчатые пятна.

Над нею склонилось одно из темных пятен, потом голос Василия произнёс:

— Чтоб мне лопнуть — смотрит. Ну, мать, напугала.

— Какая же я мать? — слабо возразила Лера. — Я девочка.

— Прости, — сказал он, поцеловал в щёчку, убрал со лба щекочущие волосы. — Как себя чувствуешь?

— Перед глазами плывёт, — ответила она. — Наверное, Рэм с дозировкой переборщил.

— Много не мало, — рассудительно произнёс Иеремия, который находился где-то сбоку. — Если сразу не окочурилась, значит выживешь.

— Спасибо, утешил, — вздохнула она. — Слово-то какое выбрал: «окочурилась». Вроде бы грамотный парень.

— Я нарочно, — признался Иеремия. — Чтобы переключилась и не думала о плохом.

— Психолог хренов, — проворчал Дергунов из левого угла, там, где стояло удобное кресло.

— Кто ещё тут? — спросила Лера.

— Я, — с готовностью отозвался Дергунов.

— Тебя я слышала.

— Ещё я, — сказал Иеремия старший. — Больше никого нету. А вот и Трезор. Ещё Трезор.

— Я градусник поставлю, — сказал Черемушкин. — Может, Мортимера вызвать?

— Нет, — немедленно возразил Иеремия младший. — Вы что, не понимаете? Возвращается то, что было утрачено, на это, батеньки, время нужно.

Иеремия старший хохотнул. Именно так, с «батеньками», он бы и сказал, но слышать это от пацана — увольте. Никак не мог привыкнуть, что малец — это он сам, относился к нему, как к младшему братику.

Стуча когтями по паркету, подошёл Трезор, задышал в ухо, лизнул в щеку.