Дмитрий Баюшев - Планзейгер. Хроника Знаменска [СИ]

Иеремия соорудил из листа бумаги большой кулек и занес его над коробкой.

— Нет, нет, немножко, — остановил его древний. — Чтобы можно было спрятать. И заверни в полиэтилен, хоть какая-то защита.

— Запашок, однако, — заметил Иеремия, насыпая порошок в маленький кулёчек. — Это точно от Серафимов?

— Не сомневайся, — успокоил его древний. — Всё, что от Серафимов — большущая ценность. Пожелаешь исцеление — тут же излечишься, попросишь золота — озолотишься.

— Ладно, — произнес Иеремия, заворачивая кулёчек в полиэтиленовый пакетик и пряча пакетик в карман. — Скажите напоследок, мил человек, как вы здесь оказались и почему вас зовут так странно?

— Здесь я, чтобы передать тебе порошок, — ответил древний. — Другой возможности не будет. Передашь его тому, кто подойдет к клетке, ты этого человека узнаешь. Кто я — неважно, может древний человек, а может слесарь-сантехник. Поверь мне — она славная.

— Кто она? — спросил Иеремия, поглядывая на часы, потому что пора уже было уносить ноги, обед заканчивался. — И что за клетка?

— Иди, — сказал древний человек. — Когда вернешься на свой участок, всё будешь знать.

И действительно, когда Иеремия вернулся на свой участок, он знал ответы на свои вопросы. И то, что древний человек хоть и древний, но вовсе не человек, а ангел-хранитель этой самой славной девушки, и что желтая черта — рубеж между разными измерениями, в котором имеются незатянувшиеся разрывы. Попадешь в такой — неизвестно где потом объявишься, скорее всего — вообще нигде, а назад дороги нет. И что для него, Иеремии, ангел специально создал временной коридор между разрывом и лабораторией Серафимов. И что девушку эту зовут Лера…

— Спасибо, Рэм, — выслушав его, сказала Лера. — Ты очень рисковал.

— Зато после этого я стал толстый, сильный и тяжёлый, как слон, — сказал он. — Даже после трансформации я был сильный и тяжёлый, на двоих хватило бы. На нас двоих и хватило.

— Грустно, грустно, — произнесла она. — Значит, все мы обречены.

— Как ни странно, но есть надежда, — сказал он. — Я с твоим милым ангелом порой переговариваюсь. Во сне, разумеется. Единственное преимущество, которого у вас нет. Так вот, Олег Павлович Мортимер воскресил систему, которая сделала Объект недоступной для внешних воздействий. Знаменск теперь замкнутая структура, хоть в Космос посылай.

— А приращение земель, о котором говорит тот же Мортимер? — спросила Лера.

— Новые земли немедленно входят в состав замкнутой структуры, — ответил Иеремия. — Вам ничего не грозит.

— Ура, — сказала Лера. — А тебе?

— В следующем сеансе я обязательно спрошу, — печально улыбнулся мальчик…

У Черемушкина до сих пор не было кабинета. С одной стороны это было хорошо — никто не проследит, что ты опоздал на работу, с другой плохо — мыкаешься, как дурак, с объекта на объект, либо сидишь в машине, ждешь звонка.

Обычно, если не была назначена встреча, он парковался в скверике у здания администрации, в тенечке, и ждал звонка, либо сам звонил кому-нибудь. Коммуникатор был служебный, то есть бесплатный, а связь хоть с Москвой, хоть с Нью-Йорком бесперебойная и высшего качества. Коммуникатор этот имел ещё функцию трекфона, то есть руководство на экране своего монитора всегда видело, где в данный момент обитает начальник без кабинета Черемушкин.

Едва Черемушкин успел припарковаться, заработал коммуникатор.

— Поднимайтесь наверх, дружочек, — сказал Мортимер. — Есть разговор.

И отключился.

Голос у него был игривый, с ехидцей, что не предвещало ничего хорошего, но когда Черемушкин поднялся к нему, оказалось, что всё не так плохо.

Мортимер в белоснежной рубашке с закатанными рукавами и черных безукоризненно отутюженных брюках расхаживал по толстому зеленому ковру, что-то говорил, а когда Черемушкин вошел, скосился на него, наклонив голову, и сказал:

— А вот и наш Василий Артемьевич.

— Лерочкин муж, — уточнил из кресла кто-то пока невидимый, ибо кресло стояло за кадкой с фикусом.

— Именно, — подтвердил Мортимер. — Василий Артемьевич, познакомься с Зиновием Захаровичем Тарнеголетом.

Тарнеголет встал из кресла, схватил руку Черемушкина обеими руками и яростно потряс. Сам сделался красный, седые волосы на голове затряслись, но видно было — рад. Чему, собственно?

— Рад видеть Лерочкиного мужа, — сказал Тарнеголет, будто услышав. — Мне всё больше и больше нравится этот симпатичный город.

Он чуточку картавил, глаза его оба сразу смотрели на кончик большого красного носа, при этом он заразительно улыбался, показывая крупные желтые зубы. На голове черт-те что, одет в серый жеваный пиджак из секонд-хэнда. Вот тебе и миллиардер. Но при этом отчего-то хотелось так же скалиться в ответ и говорить приятное, доброе.

— Э-э, — сказал Черемушкин. — Э-э.

— Всё, господа, разлепляйтесь, — велел Мортимер. — Идем смотреть кабинет Лерочкиного мужа.

Тарнеголет ослабил хватку, она у него была мертвая, и Черемушкин, приятно улыбаясь, выдернул руку…

Кабинет был на четвертом этаже рядом с кабинетом Семендяева. Ранее он принадлежал заму по чрезвычайным ситуациям.

— На чрезвычайку кидаете? — догадался Черемушкин.

— Ни в коем случае, — ответил Мортимер. — Ты, Василий Артемьевич, по-прежнему координатор. Очень ответственная и нужная должность. Заходим, заходим, товарищи, нечего в коридоре толпиться.

Зашли. Кабинет был с футбольное поле.

— Раньше, вроде, меньше был, — сказал Черемушкин.

— Оптическая иллюзия, — ответил Мортимер. — Нравится?

— Мебели бы сюда побольше, — сказал Черемушкин и пошёл вперед, к далекому и маленькому двухтумбовому столу, который сиротливо приютился у крохотного окна.

— Поменяйтесь с Берцем, — посоветовал Тарнеголет. — У него полно мебели, зато сам кабинетик с коммуналку. А здесь хорошо парашюты укладывать.

Мортимер повернулся к нему, посмотрел внимательно и спросил:

— Доводилось?

— Доводилось, — ответил Тарнеголет.

— Вот оно, Василий, старшее поколение, — патетически сказал Мортимер. — Всё испытало, всё повидало.

Дальняя стена, к которой направлялся Черемушкин, вдруг исчезла, вместо неё, очерченная прямоугольной рамкой, появилась серая безрадостная пустота, откуда потянуло какой-то дрянью. Внезапно и опасно наклонился пол.

Тарнеголет ухватился за Мортимера, повис на нем, тот набычился, раскорячился и остался на ногах, а вот Черемушкину схватиться было не за кого, его как былинку понесло к серому обрыву.

Мортимер крикнул что-то неразборчивое. Пол выровнялся, стена затянулась, Черемушкин на животе подъехал к двухтумбовому столу и остановился.

— Вы сказали планзейгер? — спросил Тарнеголет, отпуская Мортимера.