Виль Быков - На суше и на море, 1990 [антология]

Высмотрев маршрут по плану города, направляюсь на Пласа-Майор. С улицы О'Доннел я поворачиваю на самую широкую улицу Мадрида — Алкала.

Возможно, специалисты не согласятся со мной, но в архитектурном облике испанской столицы застройки конца XIX–XX века я не заметил национального своеобразия. Этот Мадрид похож на Лондон, Париж, Милан. Там и тут господство эклектики и функционализма. На улице Алкала внимание привлекают старинные «ворота Алкала» и «фонтан Сибелис» — запряженная львами колесница «матери богов» и прорицательницы Кибелы. Останавливают взор несколько зданий в стиле позднего барокко.

Итак, по малолюдной в воскресный день Калле-де-Алкала я шагаю к знаменитой Пуэрта-дель-Соль — площади с поэтичным названием Ворота Солнца. В средние века здесь стояли восточные ворота Мадрида. Позже образовавшаяся площадь стала местом народных сборищ и политических митингов. Это центр Мадрида, сюда сходятся многие его улицы.

Пуэрта-дель-Соль живо напомнила мне о прошлом моем визите в Испанию, в годы франкизма, в 1967 году. Здесь, в отеле «Модерно», размещалась делегация советских ученых, прибывшая на Международный конгресс. А у дверей вот этого здания — почти напротив — тогда стояли часовые, тут помещалась франкистская охранка — Главное управление безопасности. Это в его подвалах в годы диктатуры велись допросы и были замучены сотни и сотни политических узников, борцов против фашизма.

Прекрасно помню замечание французского пограничника. Увидев советские паспорта перед нашей посадкой в испанский самолет, он воскликнул с чисто французской непосредственностью: «Куда вы, ведь там фашисты!» Тут действительно были фашисты, но был и испанский народ. И, как мы вскоре убедились, наши главные трудности в тот момент были уже позади.

Ведь тогда нас лишних два дня продержали в Париже: испанское внешнеполитическое ведомство тянуло с визами (дипломатических отношений между странами не было), нашу делегацию пытались разбить, выдав въездные визы лишь части ученых. Но мы держались сплоченно, заявив испанскому послу в Париже, что препятствия с визами ученым СССР вообще ставят под сомнение возможность в дальнейшем проведения международных конгрессов в Испании. Визы все мы в конце концов получили и прилетели к самому началу конгресса. Франкистские власти добились лишь одного — мы не попали на корриду, ибо последняя коррида проходила в этом сезоне в то воскресенье, когда мы еще сидели в аэропорту Орли.

Каким же человеческим теплом и радушием повеяло тогда на меня уже в самолете испанской авиакомпании «Ибериа»! Это сильное чувство я помню до сих пор — когда две стройные стюардессы, исчезнув после взлета самолета на несколько минут, вдруг появились не в униформе, а в ситцевых национальных платьицах и к тому же с бокалами вина!

Потом помню дружеские беседы с учеными в университете и волнующую встречу с биологом, с одной из тех самых испанских девочек, что были вывезены в период гражданской войны в Советский Союз. Она окончила биолого-почвенный факультет МГУ и недавно вернулась на родину. У нас нашлись общие знакомые. На приеме у мэра Мадрида, устроенном вечером в саду для участников Международного научного конгресса, звучали только русские и советские песни.

Но самое поразительное случилось за полночь, после фольклорного концерта, который давался в одном из театров.

Пока наша делегация ожидала у входа возвращения водителя автобуса, из театра стали выходить участники — самодеятельные артисты из разных областей Испании. Едва узнав, что мы русские, толпой обступила нас молодежь. С темпераментными кастильцами, каталонцами, басками мы объяснялись в основном с помощью восклицаний и жестов, дарили им московские сувениры. Это был какой-то шквал взаимопонимания и симпатий, общения от сердца к сердцу. Под «барыню», исполненную на губах, я пустился вприсядку, за что был одарен настоящими, бывшими в ходу кастаньетами — самым дорогим для меня сувениром.

В тот раз мы посетили монастырь «Эскориал» — усыпальницу королей, где в небольшом подвальном зале на полках рядами стоят мраморные гробы с останками царственных особ. Ездили в «Долину павших», что у подножия хребта Гуадаррамы. Там в скале прорублен пантеон с могилой основателя фаланги Хосе Антонио. А ныне — вот знамение времени! — центральная мадридская улица, названная в годы диктатуры именем главного фалангиста, вновь получила прежнее наименование — Гран-виа (Широкая дорога).

Но пожалуй, я слишком увлекся воспоминаниями. Площадь Пуэрта-дель-Соль вытянута с востока на запад. Ее окружают невысокие здания, и на ней действительно много солнца. Оно пронизывает ее из конца в конец, отражаясь в витринах и окнах домов, играя бликами на пестрых толпах туристов, на многоцветных обложках книжных и сувенирных ларьков.

Отсюда до Пласа-Майор рукой подать. Узкая улочка, и через арку я вхожу на легендарную площадь — главную достопримечательность испанской столицы. Пласа-Майор — плотно замкнутый четырехэтажными зданиями прямоугольник. Некогда ее окружали 136 одинаковых домов, низ которых занимали лавки, а второй этаж — аркады и балконы. Разрушительные пожары и постройки XVII–XVIII веков изменили облик площади. Ее четыре выполненные в едином строгом стиле корпуса создают стройный ансамбль. В первом этаже под арками, как и в древности, магазины. Попасть из города на площадь можно через несколько арочных ворот, выходящих в узкие проулки. Так что закрыть сюда доступ проще простого. В центре площади конная статуя Филиппа III, избравшего Мадрид столицей.

На Пласа-Майор с древних времен проводились самые пышные национальные празднества, конные парады, бои быков. Король с клевретами наблюдал за демонстрациями с галерей второго этажа.

Здесь проводились церемонии возведения на престол, а в 1623 году был устроен грандиозный фестиваль в честь принца Уэльского, прибывшего в Мадрид для женитьбы на сестре Филиппа IV, инфанте донье Марии Австрийской. Увы! Невеста жениху не понравилась, и, несмотря на роскошный праздник, бракосочетание не состоялось.

Но еще более известна Пласа-Майор зловещими аутодафе. Именно на ней вершила свои чудовищные казни — сожжения на костре католическая инквизиция. Вспомнив гравюры расправ над еретиками, живо представляешь, как зловеще с этой мостовой поднималось в небо пламя «священного костра», как дым стелился над головами безмолвных зрителей, заволакивал окна серых домов.

Только абсолютизмом, замешанным на солидной дозе религиозного фанатизма, можно объяснить, казалось бы, непостижимые факты испанской истории. Как же так, едва освободившись от иноземного гнета, испанцы сами превратились в империю жестоких завоевателей, особенно свирепых и безжалостных в Новом Свете, где, привлеченные золотом, природными богатствами и бесстыдно поощряемые католической церковью, испанские конкистадоры буквально вырезали местное население, отказывавшееся стать вассалами испанской короны, объектом ее грабежа и угнетения. А кандалы Колумба!