Вадим Артамонов - На суше и на море, 1988 [антология]

Мой маневр поставил львов в тупик. Они уселись на песок и, вытянув шеи, словно зрители в цирке, ярдов с тридцати пытались осмыслить происходящее. По мере того как я следовала перед ними, они синхронно, подобно радарам, провожали меня глазами. Все вроде бы шло хорошо, но тут вдруг решила проявить активность первая львица, решительными шагами направившаяся прямо ко мне. Краем глаза я прикинула расстояние до спасительного «лендровера». Шагов двадцать. «Любопытная» настигнет меня раньше.

И тогда, забыв всю свою высокомерную гордость примата, я с криком запустила в львицу лопатой, а сама на одном дыхании домчалась до машины и захлопнула дверцу. Та с ловкостью жонглера поймала лопату и принялась деловито обнюхивать ее. Потом, когда прайд укрылся в тени акаций, она последовала туда же, не забыв прихватить и лопату, которая чем-то, надеюсь не запахом человека, поразила ее.

Когда через полчаса приземлился Марк, его первыми словами были: «Молодец, старушка, что не дала разбежаться этим сорванцам!» Зато, когда он узнал о моей эпопее, мы долго сидели обнявшись, причем я специально настояла, чтобы опустить окно».

В этот день Оуензы надели радиоошейники на нескольких львов из нового прайда и — тут Делия была непреклонна — специально выследили и усыпили похитительницу лопаты. К концу недели у них «на связи» было уже шесть новых прайдов. Слышимость все время оставалась идеальной, так что в течение дня они успели нанести все их передвижения на карту.

Никто из зоологов не предполагал, что трагическая засуха 1978 года предоставит им уникальный случай изучить ее влияние на львиное поголовье Калахари. Дожди в тот год кончились слишком рано. Солнце быстро выжгло траву, а налетевший горячий ветер наполнил воздух раскаленным песком. Днем температура держалась в тени около 50 градусов по Цельсию, а ночью падала до 14. Акация, служившая пищей антилопам, вообще не зацвела. Порывы ветра выдули всю траву с пастбищ, оставив лишь редкие жесткие стебли и сделав землю похожей на старую вытертую щетку. Каждое утро по мере того, как поднималось солнце, зной становился нестерпимым. За 20 месяцев в Долине привидений выпало всего 4 вместо обычных 15 дюймов дождя. Калахари превратилась в серую бесконечность, смыкавшуюся на горизонте с таким же серым, безжизненным небом.

«Мы старались почти не двигаться, — пишет Делия, — а в самые жаркие часы спасались на мокрых брезентовых носилках, поставленных в палатке. Мы потеряли счет дням, и порой нам казалось, что мы переживаем уже шестую или седьмую засуху. Словами просто невозможно передать, как мы ненавидели жару, казавшуюся нам гигантской пиявкой, высасывающей наши жизненные силы. От того, что мы сильно похудели, кровь не грела нас, и ночью мы все время дрожали в ознобе. Но еще оставалась работа, которую мы пытались делать через не могу.

В самой Долине призраков мы встречали лишь редких птиц да мышей, число которых убывало день ото дня. Немногие оставшиеся антилопы, подобно истощавшим привидениям, бродили по иссушенному вельду, пытаясь копытами выкапывать корни растений. Но больше всего меня поражали жирафы, которые стояли, широко расставив ноги, на месте высохших озерец, словно готовые отдать жизни перед наступлением невидимого врага, но не отступить ни на шаг.

Голубой прайд также оказался жертвой засухи. Отощавшие львицы охотились, разбившись на пары в зарослях кустарника на холмах. Теперь они уходили на 40–50 километров от места своего обитания и, по нашим прикидкам, увеличили свою охотничью территорию до 1500 квадратных миль, то есть в 10–15 раз. И все-таки хищники в период засухи оказались в привилегированном положении. Изредка им удавалось поймать антилопу, но в основном они питались за счет дикобразов, кроликов, птиц и даже мышей. Они обходились без воды в течение девяти месяцев, прежде всего за счет жизненных соков своих жертв. Животы у них, казалось, присохли к хребтам, они все время облизывали губы, словно пытаясь этим смягчить жажду. Львицы больше не делились добычей со львами, и тем приходилось теперь самим заботиться о еде, что я лично считаю вполне справедливым. Знай они мои мысли, цари пустыни обвинили бы меня в женском шовинизме и наверняка попытались бы задать мне трепку, но боюсь, что даже это было им теперь не по силам.

Наблюдая за львами, ставшими кочевниками, мы неожиданно столкнулись с полной дезинтеграцией львиного мира. Чужие львицы нередко охотились вместе и так же вместе подкармливали малышей, не заботясь о том, к какому прайду он принадлежит. Казалось, непреложные законы, которые мы постигали целых пять лет, потеряли силу.

Приведу простой пример. В Долине призраков оставалась только Голубая, причем не день, не два, а месяцы подряд. Мне она напоминала хранительницу очага.

Загадка Голубой, как я считаю, раскрылась в одно прекрасное утро, когда мы обнаружили ее играющей с двумя довольно большими львятами. Без сомнения, кто-то из товарок принес их ночью. У меня появилась прямо-таки сакраментальная мысль: а что, если Голубой и вправду была поручена забота о потомстве прайда, и поэтому она оставалась на прежнем месте? День за днем мы наблюдали за львицей. Состояние ее было жалким, а вот львята выглядели лучше. Значит, кто-то подкармливал их? Увы, природа умеет хранить свои тайны».

По данным Оуензов, поскольку львы в заказнике были вынуждены покидать его границы, не менее трети помеченных ими было убито за его границами. Если подобная засуха повторится и львам не будет оказано никакой помощи, для Калахари это может оказаться роковым.

В середине октября 1980 года, совершая Контрольный полет, Марк Оуенз заметил на горизонте темную тучу. Вскоре к ней прибавилась вторая, третья… Это приближалось спасение. И, словно почувствовав его, по пыльному бушу, прямые как стрела, в сторону туч неслись колонны сернобыков, зебр, антилоп. Вскоре хлынул дождь. С воздуха Марку удалось наблюдать, как почти весь Голубой прайд собрался на своем старом месте. Рядом с Голубой жадно лакал из своей первой в жизни лужи львенок Бимбо. Неподалеку не могли оторваться от воды Сесси и другие.

«Вечером мы подъехали на машине к месту ночевки прайда, — пишет Делия. — Хотя Бимбо был уже 200-фунтовым львенком с зачатками гривы, он с детским любопытством первым примчался к нам и, привстав на ступеньку, бесцеремонно сунул голову в окно. Его нос и усы были в нескольких дюймах от моего лица, и я увидела, что в его глазах отражается бесконечная пустыня, его родной дом».

Очерк

Художник И. Гансовская　

Над Баренцевым морем уже несколько дней стоит сплошной туман. Однако отсутствие видимости не отражается на прилете птиц — они возвращаются к родным гнездовьям в положенный срок.