Феликс Пальма - Карта хаоса

– О нет, это след схватки с куда более страшным врагом… – сказал он и опять повернул разговор на явно интересующую его тему: – Так вот, я ведь вам уже показывал свой шрам, а вы в ответ сказали, что и вас тоже кусала собака, правильно?

– Нет. Я ответил, что меня собаки никогда в жизни не кусали. Вы дважды об этом спрашивали, и я дважды именно так вам ответил.

Старик пристально на него посмотрел:

– Никогда? Вы уверены?

– Ну разумеется уверен! – огрызнулся Уэллс, даже не стараясь скрыть негодования.

– Короче говоря, у вас нет шрама на запястье левой руки… Однако имеется шрам на подбородке, а вот у меня такого нет.

– В пятнадцать лет я свалился с лестницы, – объяснил Уэллс, дотрагиваясь до своего шрама.

– Вот как! А я, знаете ли, всегда вел себя на лестницах крайне осторожно.

Уэллс молча смотрел на кучера, раздумывая, не пора ли наконец выяснить, чего ради тот из раза в раз затевает с ним эти нелепые разговоры, но после короткого колебания решил оставить все как есть.

– Очень за вас рад, – только и сказал он.

После чего направился к дверям. Там его ждали Мюррей и обе дамы, занятые оживленной беседой. Завидев Уэллса, они дружно изобразили сочувствие.

– Что вы так на меня смотрите? – спросил писатель, безуспешно стараясь скрыть свое болезненное состояние.

– Опять тесные туфли, Джордж? – поинтересовался миллионер с ухмылкой. – Боже мой, ты уже два года терпишь эту пытку, не пора ли отправить их на заслуженный отдых?

– Не смейся над ним, милый, – упрекнула жениха Эмма. – Лучше давай сообщим ему нашу хорошую новость.

– Ах да, дорогая… Послушай, Джордж, отец Эммы уже окончательно выздоровел после падения с лошади… Так что наконец-то мы назначили день нашей свадьбы, пока ему не взбрело в голову снова прокатиться верхом. Это будет первое воскресенье марта. Родители Эммы скоро сядут на корабль и прибудут в Лондон за несколько дней до церемонии. Ну и… – Миллионер заулыбался и при этом как клещами сжал плечо Уэллса своей огромной ручищей. – Я был бы счастлив, если бы ты согласился быть моим посаженым отцом.

– Почту за честь, – ответил Уэллс.

– Ведь тем, что наши с Эммой жизни соединились, мы обязаны тебе, – продолжал Мюррей. – Если бы в своем письме ты не посоветовал мне…

– Будь оно трижды проклято, это письмо! Ничего я тебе не писал!

Все тихонько захихикали, словно речь шла о старой шуточной сценке, которую оба время от времени разыгрывали.

– Ну, послушай, Джордж, неужели тебе не надоело?

– Я же тысячу раз доказывал, что… Ладно, хватит об этом! – раздраженно закрыл тему Уэллс. – Забудем. Сегодня я приготовил для тебя сюрприз.

– Сюрприз?

– Именно. Сегодня у нас очень необычный гость – твой любимый писатель, – объявил Уэллс с хитрой улыбкой.

И тотчас повел всех в гостиную. Там спиной к ним у пылающего камина стоял мужчина. Миллионер с растущим любопытством уставился на него: широкие плечи, богатырское сложение… Казалось, он обосновался на этой земле так же прочно, как менгир, древний каменный обелиск. Гость застыл в позе капитана корабля, который отдает четкие приказы, чтобы провести судно сквозь рифы: руки заложены за спину, тело слегка напряжено.

Услышав шаги, незнакомец повернулся и направился к ним как-то уж слишком решительно. На строгом и мужественном лице сверкали темные глаза, выдававшие вулканический темперамент. Волосы его уже начали редеть на висках, но впечатление исправляли роскошные усы с длинными и тонкими, как острие рапиры, кончиками.

– В это трудно поверить… – пробормотал миллионер.

– Как я понял, представления тут излишни, – улыбнулся Уэллс. – И тем не менее я хочу соблюсти протокол. Монтгомери, позволь представить тебе Артура Конан Дойла, создателя твоего любимого сыщика Шерлока Холмса. Артур, это Монтгомери Гилмор и его очаровательная невеста Эмма Харлоу.

Со свойственной ему горячностью Конан Дойл поцеловал девушке ручку, сделав при этом вежливый поклон головой, а потом протянул руку Мюррею, который продолжал ошеломленно рассматривать его, ведь человек не каждый день встречает в доме у друга богатейшего писателя Англии, творца одного из самых знаменитых персонажей в истории литературы. В ту пору, когда Мюррей мечтал стать романистом, он буквально заглатывал рассказы про Шерлока Холмса и был им околдован, но никак не меньше его интересовала биография автора. В ней Мюррей хотел отыскать ключи к успеху, хотел понять, как сумел молодой врач, пытавшийся заработать на жизнь в Портсмуте, буквально из ничего сотворить легендарного сыщика.

Именно на этот вопрос Конан Дойлу приходилось отвечать гораздо чаще, чем он того хотел бы, – точнее, всякий раз, когда ему доводилось беседовать с каким-нибудь влюбленным в Холмса читателем или с коллегой, желающим постичь алхимию славы. Знай он когда-то, что, придумывая своего Шерлока Холмса, творит истинное чудо и что подробности процесса придется описывать не раз и не два – в разных ситуациях и разной публике, – он бы постарался обставить начало работы как-нибудь поинтереснее: сплясал бы, скажем, древний танец в своем врачебном кабинете, куда редко заглядывали пациенты, или совершил бы какой-нибудь языческий обряд, или, как минимум, надел бы чистые носки. К несчастью, на самом деле творческий процесс выглядел у него в ту пору куда менее впечатляюще. Точнее сказать, выглядел он так: прежде чем случилось великое чудо, Конан Дойл сидел и барабанил пальцами по столу, в отчаянии раздумывая, как бы пробиться сквозь накрепко запертые для него двери издательств.

Шел 1886 год, и Конан Дойл, которому исполнилось двадцать семь, вот уже три года имел частную врачебную практику в Портсмуте и в своем врачебном кабинете убивал время в ожидании редких пациентов, стряпая рассказы и романы, благо времени для убивания у него было более чем достаточно. Несколько коротких текстов он напечатал в местных журналах, но первый роман – “ Торговый дом Гердлстон”, который был задуман с большим замахом и долго вынашивался, так и не привлек внимания издателей. Это был жестокий удар, однако Конан Дойл не отчаивался. Он решил попробовать еще раз. Но, прежде чем снова взяться за перо, задался вопросом, а что, если вместо пухлых романов, которые, как видно, мало кого интересуют, он придумает что-нибудь по-настоящему новое и необычное? Что, к примеру, сам он хотел бы найти в книжных лавках? Что вызвало бы трепет в его душе? Он напряг память и вернулся мыслями в детство, словно решил порасспрашивать мальчишку, каким был тогда, о вкусах взрослого, каким стал теперь.

Конан Дойл вспомнил имя – Огюст Дюпен, великий сыщик, придуманный Аланом Эдгаром По и пленивший его своим логическим мышлением. Для Дюпена не существовало малозначительных деталей, и он избрал верный путь, так как достаточно было бросить взгляд на реальные, а не выдуманные газеты, чтобы убедиться: из улик вырастают версии, и порой самого незначительного следа хватает, чтобы либо отправить обвиняемого на виселицу, либо отпустить на свободу. Эдгар По написал только три рассказа про Дюпена, однако после него герои-сыщики стали робко появляться на страницах романов у таких авторов, как Уилки Коллинз или Чарльз Диккенс. Казалось, мир давным-давно ждал литературного персонажа подобного типа. А если его рождению поспособствует он, Конан Дойл? А если он сделает сыщика самым главным героем романа? Справится ли он с ролью повитухи при столь тяжелых родах? Да, разумеется, справится. Он сделает то же самое, что его обожаемый Эдгар По, но только попроще, чтобы быть понятным самой обычной публике. Осталось лишь придумать детектива, который покорит читателей.