Феликс Пальма - Карта хаоса

– Знаете, а я готов с этим поспорить, – заметил Мюррей. – Пожалуй, тут имеется некий выход из положения.

– Да? И какой же? – весело поинтересовался Конан Дойл. – Как поступили бы вы, чтобы заставить читателей поверить в спасение Холмса после падения в пропасть глубиной восемьсот футов?

– О нет, остаться в живых после такого падения никак невозможно, – признал миллионер. – На самом деле, прочитав “Последнее дело Холмса”, я не переставал размышлять, имел ли сыщик шанс избежать трагического конца, поскольку мне никак не хотелось верить, что вы его все-таки убили. Нет, такой замечательный человек, как Холмс, не мог умереть. И поверьте, я говорю правду: последние семь лет я не переставал искать решение проблемы, и для меня это было своего рода головоломкой. Я даже совершил путешествие в Швейцарию, чтобы своими глазами увидеть то самое место. Я стоял, прижавшись спиной к скале, скрестив руки на груди, глядя на бурный поток внизу и почти что соперничая с Ватсоном, который последним видел Холмса. Однако мне не оставалось ничего другого, как признать, к большому своему сожалению, что выжить после такого падения было нельзя. Но тут я понял: да ведь Холмс вовсе и не падал в водопад.

Конан Дойл, со скрытой радостью кивавший в ответ на каждое слово Мюррея, от неожиданности поднял брови:

– Что? Нет, нет, он именно что упал туда!

Мюррей коварно усмехнулся:

– Да, так подумал Ватсон. Но… А если на самом деле все случилось иначе? Вспомните, ведь свидетелей не было. Когда Ватсон, обнаружив обман Мориарти, вернулся к водопаду, он нашел там альпеншток Холмса, прощальную записку и два ряда следов, обрывавшихся у края пропасти, из чего он и вывел, что сыщик и его заклятый враг вместе свалились в бездну. Но вообразите себе, что во время схватки Холмс, владевший приемами джиу-джитсу или какого-то другого боевого искусства, вырвался-таки из объятий Мориарти, и тот один свалился вниз. И вдруг сыщик понял, что судьба подарила ему единственный в своем роде шанс сойти за погибшего и таким образом получить возможность вести охоту за остальными преступниками. Холмс вскарабкался вверх по скале, чтобы не оставлять на тропинке следов, которые дали бы Ватсону надежду, что самый лучший и самый хитроумный человек из всех, кого ему довелось знать, спасся от смерти.

У писателя отвисла челюсть.

– Великолепное решение, мистер Гилмор, – признал он, придя в себя от изумления. – Не могу не согласиться, что это был бы вполне правдоподобный способ спасти Холмса, хотя деталь вроде японской борьбы и кажется мне не слишком убедительной.

– Рад это слышать, – сказал Мюррей. – Теперь вы сами сможете исправить ужасную ошибку, которую совершили, убив Холмса, и продолжить описание его приключений.

– Ужасную ошибку? Я бы не назвал это ошибкой. Как легко догадаться, я убил Холмса вовсе не для того, чтобы потом воскрешать. Нет, я убил его, чтобы раз и навсегда от него избавиться. Проклятый сыщик отодвинул в тень остальные мои сочинения, он мешал им занять более высокое место в литературе.

Конан Дойл старался скрыть, насколько эта тема выводит его из себя, хотя Уэллс прекрасно понял настроение гостя и забеспокоился. Получалось, что Мюррей наконец-то встретил писателя, на которого не произвели впечатления ни его непосредственность и прямодушие, ни его миллионы. Но если раньше подобное наблюдение порадовало бы Уэллса, теперь оно заставило его насторожиться.

– А я всегда считал, что место, которое занимает писатель в литературе, определяется не им самим, а читателями, – ухмыльнулся Мюррей. – Теми самыми читателями, которых вы лишили одного из еженедельных удовольствий, а в некоторых случаях это было, возможно, единственное, что помогало им по утрам встать с постели. И, судя по всему, вы не чувствуете ни малейших угрызений совести. Но я вас не виню, обычно писатели неуязвимы для собственных чар, и вы, разумеется, полагали, будто сбрасываете в пропасть всего лишь существо из бумаги, горстку слов, а вовсе не человека, хотя для многих его почитателей Холмс стал таким же реальным, как родной брат или кузен.

– Что? Вы меня не вините?.. – Конан Дойл возмущенно тряхнул головой. – Холмс принадлежал мне! Это я создал его из ничего и поэтому имел право сделать с ним все, что мне заблагорассудится, – хоть прикончить, хоть превратить в монаха-отшельника.

Мюррей хохотнул, в то время как Уэллс обменялся тревожным взглядом с Джейн, а она – с Эммой.

– Такая судьба была бы для него хуже смерти, – отозвался миллионер. – Но в любом случае, боюсь, вы ошибаетесь, мистер Конан Дойл: с того самого дня, как вы напечатали свой первый рассказ, Холмс стал принадлежать не только вам, но и читателям.

– Понятно. Иными словами, я должен был посоветоваться с ними, прежде чем убить собственного персонажа. И что намерены теперь сделать вы, мистер Гилмор? Предложить мне денег, чтобы я его воскресил? Уж не для этого ли ты устроил нам встречу, Джордж? – повернулся он к Уэллсу, который собирался что-то сказать в свое оправдание, но Конан Дойл прервал его взмахом руки. – Ну что ж, давайте, я готов выслушать ваше предложение, мистер Гилмор, только должен предупредить: это обойдется вам куда дороже, чем моим издателям.

Мюррей смотрел на него несколько секунд, словно забавляясь.

– Поверьте, я мог бы в сотни раз превысить суммы, которые выплачивают вам издатели, но ни за что не стану этого делать. Это было бы проявлением неуважения и к вам как писателю, и к себе самому как читателю, хотя вряд ли сей аргумент способен понять человек, не уважающий собственных персонажей.

Уэллс хотел было вмешаться, но Конан Дойл опять остановил его резким жестом:

– Погоди, Джордж, погоди. Наш разговор становится с каждой минутой все интересней. Итак, вы полагаете, что я недостаточно уважительно отношусь к своим персонажам, мистер Гилмор? Вы на это намекаете?

– Именно на это, – ответил Мюррей невозмутимо. – По-моему, вы куда тщательнее работаете над вашими рыцарскими романами, нежели над детективными рассказами.

Конан Дойл молча глянул на него, потом перевел взгляд на женщин, потом – на Уэллса, словно взвешивая, может ли он дать волю сжигающему его изнутри пламени или стоит усмирить бешеный темперамент, коим он был обязан ирландской части своей крови.

– Вы правы, мистер Гилмор, – признал он наконец, выбрав, к облегчению Уэллса, примирительный тон. – Но это не значит, что я небрежничаю с Холмсом.

– Скорее все-таки небрежничаете, – настаивал Мюррей.

Конан Дойл фальшиво рассмеялся, как будто хотел показать присутствующим, что этот спор его страшно забавляет.

– И у вас есть тому доказательства? – поинтересовался он словно между прочим.