Николай Комаров - Холодный город

Это был Диего Гонзалес, богатый скотопромышленник из Аргентины, который приехал по делам в Нью-Йорк и навестил здесь своего родственника.

— Завтра я уже еду обратно, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы отправились со мной. Это так будет.

Я сначала сочла его за сумасшедшего, но его глаза заставляли обо всем позабыть и подчинили меня своей воле.

Том, ведь я не виновата, если так велика сила гипноза. Одним словом, через неделю я была в необъятных Южно-Американских прериях, по которым мы любили мчаться на горячих конях.

Диего окружил меня нежными заботами, угадывал мое малейшее желание, но он был все-таки деспот, и я его ненавидела за это. Повсюду за мной следили, я была его пленницей.

Сколько раз я пыталась дать тебе знать о своей горькой участи, но все мои радиограммы перехватывались. За помощь мне в неудавшемся побеге Диего жестоко побил молодую индианку, которая жалела меня и старалась по-своему утешить.

Я чувствовала его насильственную власть надо мной особенно сильно, когда он смотрел своими глубоко сидящими, мерцающими глазами. Когда он спал, его гипноз ослабевал, я становилась сама собой. Тогда я постоянно думала о тебе, Том, понимала все твои горькие жалобы, тоску одиночества. Но что же я могла сделать? Разве ты не чувствовал иногда моего как бы невидимого присутствия с тобой? Как только я освободилась от влияния личности Диего, мои мысли и думы были о тебе, Том.

Когда началась особенная длительная жара прошлого лета, у Диего стали погибать целые стада. Почти было не чем поить скот.

Как страдал в бессильной ярости Диего, видя, что его достояние — огромные стада — исчезает, а он не в силах остановить и помочь страданиям несчастных животных.

Впрочем, мне сообщали, что за жестокость Диего к ковбоям, они из мести способствовали уничтожению его скота, отравляя места водопоя.

Диего не вынес до конца ужасного зрелища и во время бешеной скачки на своем любимом коне Вихре бросился в пропасть.

Судьбе угодно было таким образом освободить меня. Первой моей мыслью было послать тебе радиограмму. Но почему я сразу не сделала этого? Может быть, оттого, что весь мир знал уже о твоем решении построить «Холодный город», ты был знаменит и был занят более важными мыслями, чем мыслью о бедняжке Мод. Я думала, что ты страдал после моего исчезновения, но после наверно нашел забвение и радость в любимой работе. Зачем было тревожить твой душевный покой? А потом, после долгого заточения, мне захотелось побыть совершенно свободной, оглядеться и почувствовать счастье иметь свою волю, свои желания. Я не хочу разбираться, почему я так поступила, ты ведь хорошо знаешь свою капризную Мод. Может быть, из гордости я также не явилась к тебе и надеялась, что судьба сама устроит все к лучшему.

Когда я стала свободной и могла дышать полной грудью, я любила посещать кинофоны и постоянно следила за ходом работ по сооружению Колтона.

Когда я видела тебя на экране, мне хотелось крикнуть: «Том, Том», и все сильнее вырастало у меня желание увидеть тебя самого, а не твое изображение.

Ты можешь себе представить, как я была потрясена, узнав о твоей болезни. Я решилась тогда навестить тебя и вот я здесь, снова с тобой, мой милый. Ведь ты ничего не имеешь против этого?

— Не говори так, Мод, — произнес Том и закрыл от волнения свое лицо ее маленькими ручками.

Мод почувствовала, как счастливые слезы падают на ее руки.

— Том, — нежно и ласково сказала, она, наклоняясь к нему, — знаешь, ведь жажда личного счастья и любви это — сильнее всего.

— Сильнее всего, — согласился Том.

Мод так заботливо следила за здоровьем Тома, что через десять дней он уже оправился настолько, что понемногу стал приниматься опять за работу, просматривая отчеты инженеров и посылая в день по нескольку десятков диктограмм.

Личность Хэда пользовалась таким большим уважением, что даже обычно беззастенчивые газеты не комментировали с излишними подробностями возвращения Мод и ограничивались, только помещением ее изображения с надписью: «Спасительница мистера Хэда и Колтона».

Каждый день они получали массу радиограмм самого разнообразного содержания, в которых выражалось искреннее желание восстановления сил Хэду и продолжения его полезной творческой работы на благо человечества.

— Вот радиограмма акционера Компании «Колтон», — говорил улыбаясь Том.

— Откуда ты знаешь это? — спрашивала удивленная Мод.

— Как откуда? Разве здесь не чувствуется тревога за правильный и своевременный монтаж холодильного оборудования города. Мое здоровье постольку нужно им, поскольку я гарантирую создание Колтона и большие дивиденды.

Но большинство радиограмм приятно доказало Тому, как он необходим и нужен, каким доверием облекли его и с какой верой смотрят на его способности.

Том считал себя уже преступником за то, что продолжал сидеть дома. Но Мод правильно полагала, что жара, которой нельзя избежать при поездке на завод и в Колтон, вредно отразится на его здоровье.

— Милый Том, ты должен меня слушаться и еще посидеть немного, — говорила она, подавая пачку диктограмм и газет. — Твой ранний выход будет только во вред интересам дела, и меня, конечно, огорчит.

Мод так мило дула губки, что Том соглашался с ней и, надо сознаться, был доволен сложившимися обстоятельствами.

Бесконечной вереницей над Колтоном проносились вагонетки подвесной дороги, которые особыми щупальцами крепко держали огромные пучки труб. Эти трубы служили для испарения в них холодильного агента и производства этим охлаждения.

Целые батальоны монтеров разбирали их, гнули, соединяли и в оставленных для этого пространствах круговой стены образовали прихотливо извивающиеся змеевики для воздухоохладителей.

Как только заканчивался монтаж змеевиков одного из воздухоохладителей, Комов испытывал всю систему на громадное давление воздухом, чтобы убедиться в прочности соединения труб. Все подозрительные места покрывались особой жидкостью, которая ясно обнаруживала малейшие неплотности.

Одновременно с змеевиками прибыли в Колтон лопасти громадных вентиляторов, за сборкой которых Комову очень помогал еще крепкий старик Томсон.

Комов при совместной работе с ним быстро оценил и полюбил его. Он узнал, что старик Томсон одинок, и что единственным утешением его была внучка, славная десятилетняя девочка Элли.

— Элли хорошо учится, — рассказывал он Комову, — она радует мое сердце. Право, вам покажется смешно, она смотрит на меня как на маленького и рассказывает мне сказки о прошлом человечества. А я, не скрою, очень люблю их слушать.

Через месяц энергичной работы был уже вполне закончен монтаж двадцати семи воздухоохладителей и произведено тщательное испытание на неплотности в трубах и на количество прогоняемого вентиляторами воздуха. Исполненное составляло только незначительную часть всей необходимой работы.