Николай Комаров - Холодный город

Том поспешил уйти до конца сеанса, чтобы скрыть в темноте свое волнение.

Когда он вернулся в свой особняк, ему сделалось так невыразимо грустно и тоскливо, что он застонал.

— Вы нездоровы, сэр? — спросил слуга, испуганный его видом.

— Не знаю, Джо, — ответил Том и бессильно опустился в глубокое кожаное кресло.

Обычно молчаливый и угрюмый Джо — негр с великолепным телосложением, постоял некоторое время у дверей кабинета и бесшумно исчез, покачивая на ходу из сочувствия к господину своей бесхитростной головой большого ребенка.

Том долго сидел в темноте своего кабинета и только, когда в окно робко прокрался рассвет, он забылся тяжелым сном.

На другой день, чувствуя себя разбитым и смертельно усталым, Том все-таки отправился на завод. Теперь ведь начиналось самое ответственное время монтажа холодильного оборудования. Надо было лично самому проверить кое-что, дать указания и сделать ряд распоряжений.

В испытательном отделе Том долго совещался с Руддиком и нервно делал на блокноте какие-то заметки и эскизы.

Увидев Комова, Том приветливо бросил ему.

— О, вы умеете работать. Вы быстро постигли даже тонкости холодильного дела. Я вас пошлю десятого в Колтон для испытания на месте собранных воздухоохладителей.

Затем, ощущая какую-то слабость и головокружение, Хэд усилием воли заставил себя пройти в монтажный отдел, где дал, между прочим, распоряжение инженеру Муррею послать для наблюдения за начавшимся монтажом старика Томсона.

— Это для него будет не так тяжело, а опыт он имеет огромный, — добавил Хэд.

Когда он вернулся в свой рабочий кабинет, вызванный им заведующий корреспонденцией Уайт не мог удержаться от замечания:

— Мистер Хэд, вы плохо себя чувствуете?

— Ничего, Уайт, не время думать о здоровье, когда так много работы. Пошлите мне для просмотра и подписи диктограммы.

После ухода Уайта Том хотел было приняться за работу, но его охватил какой-то знойный туман, в котором мчались вихрем его турбокомпрессоры, а рядом с ними танцевали моторы и змеевики. Далеко-далеко смутно вырисовывался манивший его образ Мод.

Когда в его кабинет вошла с бумагами хорошенькая Эдит, она увидела Тома лежащим без чувств с судорожно зажатой в руке логарифмической линейкой.

Сейчас же она вызвала по радиофону своего мужа, доктора Бика, и резко повернула регулятор температуры.

Мистер Уайт и другие бережно положили Тома на диван и пытались привести его в чувство.

— Том Хэд, ведь это душа Компании «Колтон», — говорил он, — если с ним случится что-либо плохое — не будет веры в Холодный город: только он может довести создание Колтона до победоносного конца.

К этому времени явился доктор Бик, которому с большим трудом удалось привести Хэда в сознание.

— Ему нужен покой, — сказал Бик, — он переутомился, бедняга, от работы, сердце стало устраивать забастовки.

Когда Тома с большими предосторожностями доставили в особняк и уложили в постель, Бик приказал негру Джо никого не допускать к нему для разговоров и выключить радиофон.

Джо молча кивал своей крепкой головой, которой, казалось, можно было проломить стену, и гневно сжал могучие кулаки в обиде за болезнь своего доброго господина.

А к вечеру вся Америка и весь мир уже знал о болезни Тома и понимал опасность ее для Колтона.

На всех перекрестках автоматические фонографы среди последних новостей выкрикивали бесстрастным «механическим» голосом: «У инженера Хэда — острое переутомление… Благодаря слабости сердца, доктора опасаются за работоспособность его. Болезнь Хэда — угроза благополучному окончанию „Колтона“».

Однажды вечером, когда только что ушел доктор Бик, и Том впал в легкое забытье, на площадку особняка опустился аэрокэб.

Из него легко выпрыгнула молодая женщина и, не вняв заявлению Джо, что Хэда нельзя видеть, уверенно направилась в кабинет Тома. Она была хороша собой. Ее глаза с оттенком фиалки то вспыхивали изумрудными огоньками, то потухали и таили в себе великую усталость и грусть.

Дверь бесшумно открылась. В кабинете был полумрак. У окна на низкой софе она увидела Тома, на бледном лице которого чувствовалось так много перенесенных страданий.

Она осторожно приблизилась. Том спал тревожным сном. Он во сне отдавал какие-то приказания, делал расчеты, часто произносил слово «Колтон».

Невольно она опустилась близ него на пол и стала вслушиваться, боясь потревожить его.

— Бедный, милый Том. Не легко далась тебе жизнь, и, может быть, я виновата в этом, — тихо произнесла она, пристально рассматривая дорогие и когда-то близкие ей черты лица.

Том как будто успокоился и спал спокойнее. Вдруг до слуха ее донеслось имя, которое стал шептать Том.

«Мое имя, мое имя», — радостно подумала она и припала к руке Тома, взволнованная, не в силах сдержать своих слез.

— Мод, — сказал он вслух и открыл глаза.

— Да, это я, мой милый, я здесь с тобой.

Том, не понимая действительности, считая все сном, некоторое время старался прийти в себя и нажал кнопку электрического звонка.

В дверях кабинета моментально появилась фигура Джо.

— Что угодно, сэр? — спросил он.

— Кажется, я заснул немного, Джо, освети кабинет.

От яркого света он зажмурил сначала глаза и застыл от радости и изумления, увидев около себя Мод.

— Мод, Мод, — вырвалось у него торжествующим криком, и он опять упал на софу, разрыдавшись от счастья.

А Мод ласково говорила ему простые слова, которые так приятны любящему сердцу:

— Милый, милый, нам будет хорошо. Ведь я с тобой. Теперь тебе легче, да? Со слезами уходит и горе и страдание. Милый мой, будь спокоен, я никогда тебя не оставлю.

Джо наивным сердцем своим почувствовал важность происходившего и, еще не разобравшись в своих догадках, ушел, оставив их вдвоем.

На следующее утро доктор Бик был приятно поражен переменой к лучшему в здоровье Тома.

— Ну, теперь выздоровление пойдет быстрым шагом, — смеясь сказал он, — медицине помогает то, что творит чудеса, что сильнее всего.

Мод трогательно и нежно ухаживала за Томом и оберегала его от всяких волнений. Когда наступали сумерки, они не зажигали света, а тихо в полутьме говорили о том, что пережили за время разлуки.

— Знаешь, Том, — говорила Мод, — мне кажется, что мы никогда пе разлучались, и то, что произошло за эти семь лет, — только тяжелый кошмарный сон. Все это так странно, загадочно и выше нашего понимания. Когда ты раз был занят на заводе, я в порыве тоски и одиночества носилась одна на своем любимом аэро. Вдруг я заметила, что мотор так сильно нагрелся, что необходимо было опуститься, чтобы охладить его. Я очутилась на дворе небольшого особняка, откуда вышел привлеченный жужжанием моего мотора молодой человек с какими-то необычайными глазами, так они сразу стали на меня действовать.