Евгений Винников - На суше и на море. 1976. Выпуск 16

Мы стали наблюдать за температурой воздуха, таянием льда, расходом воды в реке, за скоростью движения ледника на различных его участках. Работу начали 1 августа 1974 г.

Только первые дни побаловала нас ясная погода, а потом небо затянули темно-лиловые тучи, резко похолодало. На нас обрушивался то холодный ливень, то мокрый снег, то град, сопровождавшиеся яростными порывами ледяного ветра. Каким-то чудом наши палатки не сбросило под откос. Мы еще не знали, что это редчайшее вторжение холодного воздуха вызвало ураган, ломавший в Ташкенте деревья, столбы, крыши, рвавший провода.

Работать в такую погоду было нелегко: стекла теодолитов заливало дождем, залепляло снегом, приборы качались под порывами ветра, к тому же передвигаться по крутым мокрым склонам было опасно. А 7 августа, проснувшись, мы не узнали окружающего пейзажа: все вокруг сверкало белизной. Снег лежал на палатках, на холодных углях очага. Пришлось срочно натягивать теплую одежду. От мороза даже наши соседи — любопытные рыжие сурки попрятались в свои глубокие норы.

Похолодание несколько замедлило движение ледника. По вскоре снова потеплело, и скорость его увеличилась.

С того места, где стоял наш лагерь, открывался неповторимо красивый вид. Далеко внизу в голубоватой дымке лежала широкая долина Сурхоба. За ней ступенями поднимался могучий Алайский хребет, в небо вонзались увешанные ледниками пятитысячники в верховьях рек Коксу, Карагушханы, Ярхыча. Перед нами простирался весь Каратегии: далеко на западе можно было различить Гарм, к востоку, за скалистым кряжем, угадывался Джиргиталь, а еще дальше, у самого горизонта, виднелась долина Кызылсу и белели высоченные пики Заалая. И все это постоянно меняло свой цвет, освещение, даже очертания. Глубокие утренние тени подчеркивали объем, массивность каждого отрога, каждой скалы. Щедрое полуденное солнце смягчало контрасты света и тени. А вечером в холодном зеленоватом воздухе на фоне последних отблесков угасающего заката с необычайной четкостью выделялся острый, колючий гребень гор.

8 августа на нашу террасу приземлился вертолет с незнакомым номером — прилетели услышавшие о Дидале наши коллеги-гляциологи из Среднеазиатского регионального научно-исследовательского гидрометеорологического института. Они провели у ледника несколько часов, фотографируя его с разных точек и обсуждая возможные причины подвижки. Но ни они, ни мы не могли предугадать того, что вскоре произошло.

В тот же день с другим вертолетом из Душанбе нам прислали молодого радиста Сергея Синицына с полевой радиостанцией, и мы стали регулярно сообщать в свое управление о состоянии ледника. А оно было тревожным: Дидаль продолжал наступать, и с каждым днем скорость его увеличивалась.

С 10 августа мы остались в лагере втроем: Сергей Синицын, инженер-гидролог Виктор Квачев и я. Тут-то и начали разворачиваться события, очевидцем которых мне посчастливилось стать…

Вечером 12 августа я заметил, что скорость движения ледника резко возросла. Дидаль, точно чудовищный ледяной бульдозер, пополз вперед со скоростью полтора-два метра в час. Стал громче гул. Подо льдом скопилось много воды, из-под ледника все чаще вырывались небольшие сели. Передняя часть его представляла собой отвесный ледяной обрыв высотой в десяток метров, верхняя часть которого постоянно осыпалась, а нижняя скользила по мокрому руслу. Местами сквозь этот обрыв пробивались сильные водяные струи, вода сбегала и по бокам ледника. Зрелище было захватывающим, я до самой темноты наблюдал за Дидалем, чувствуя приближение развязки и в душе моля всех горных духов, чтобы это произошло не ночью.

Даже сквозь сон я слышал нарастающее глухое ворчание ползущего глетчера, рокот проносившихся селей. Утром встал чуть свет. Ледник прополз за ночь метров сорок и теперь преодолевал за час четыре-пять метров, опускаясь все ниже и ниже по узкому и крутому скалистому ущелью.

В час дня 13 августа из-под ледника вырвался большой сель — широкий кипящий поток грязной воды с камнями и обломками льда. Я поспешил в палатку к Сергею, чтобы он срочно сообщил об этом в Душанбе, а оттуда в свою очередь по телефону предупредят кишлак Кара-Сагыр. От нас до него было километров двенадцать. Сергей торопливо сел к рации, надел наушники. Вспыхнул рубиновый огонек, тревожно застучал телеграфный ключ. Но в это время…

До нас донесся точно вздох великана, и тут же знакомый рокот селя сменился иным, каким-то низким, приглушенным гулом. «Пошел!» — мелькнула мысль. Выскочив из палатки, я замер на краю обрыва…

Мы, исследователи ледников, не можем проводить эксперименты, ставить опыты: слишком велики объекты нашего изучения. Остается ждать, когда сама природа позволит нам увидеть ее «минуты роковые». Увы, девять десятых таких событий, удивительных, неповторимых, свершаются без свидетелей. Никто, как правило, не видит этих лавин, обвалов, селей. Поэтому так дорога любая возможность своими глазами наблюдать редкое явление. Один такой миг дает больше знаний, чем иные недели и месяцы.

Язык ледника не выдержал чудовищного растяжения. От Дидаля оторвалась вся его передняя часть — гигантский айсберг длиной метров семьсот, шириной более ста метров и высотой в десятиэтажный дом. Как я потом прикинул, в нем было более полутора миллионов кубометров льда. Оторвался, осел и тут же, вскипая высокими валами измельченного грязного льда, гигантским потоком устремился вниз по ущелью. Мчался лед, тот самый лед, который в моем сознании за многие годы работы на ледниках всегда связывался с чем-то громоздким, медлительным, почти неподвижным.

Лед оторвался примерно в три приема. Передо мной, вернее, подо мной, по дну ущелья, один за другим вырываясь из-за поворота, прокатились три вала: первый низкий, полужидкий, второй выше, наконец, третий из крошеного сухого льда. Это была самая верхняя, самая дальняя часть оторвавшейся массы. Высота валов достигала 60 метров. Зеленовато-серые валы туманились тонкой влажной пылью. Поток двигался с низким шелестящим гулом, почти шорохом, подчеркивавшим его огромную скорость и напоминавшим звук, с каким большая волна набегает на прибрежную гальку, перекатываясь через камни. Валы взметывались ввысь, лизали скалы, срывали почву с задернованных склонов. Скорость льда была огромной — метров двадцать в секунду. Необоримая стихийная сила чувствовалась в этом движении.

Обвал видели лишь двое — я и Сергей: Виктора в это время в лагере не было.

Лед пронесся мимо, сотрясая землю и воздух, обдавая нас сырым, холодным ветром. И хотя у меня на груди висел заранее приготовленный фотоаппарат, я успел сделать лишь один хороший снимок, настолько стремительно все произошло. Прокатилось и стихло эхо обвала…