Юрий Скворцов - На суше и на море. 1975. Выпуск 15

Гочкис молча попыхивал сигарой.

— А дальше, из города?

— Попутным транспортом, миль двадцать пешком, чтобы внешность не примелькалась. И везде щелкал затвором, как завзятый корреспондент. Вы находите, что я вел себя неосмотрительно?

— Нет, отчего же, — уклончиво сказал Фримелл. Он помолчал. — Вы непременно хотите привлечь меня?

— Другого выбора нет.

Столбик пепла Гочкис небрежно стряхнул за перила веранды, прямо на курчавую голову слуги Фримелла. Но африканец не выдал своего присутствия, продолжал вслушиваться в разговор.

— Риск велик, — проговорил Фримелл. — Антилоп вида Рамсесус, или, по-местному, дюго — на всей территории лишь несколько штук. Они эндемики, под охраной особого закона.

— Нам известно, Фримелл.

— И вас это не остановило?

— Ну, дорогой мой, конечно, нет. Чем их меньше, тем они более в цене. За яйцо бескрылой гагарки ныне можно получить не один миллион. Но где его взять?..

— Да, взять его неоткуда. Разве что сделать, — Фримелл беззвучно хохотнул и, заслышав шаги слуги, быстро взглянул на Гочкиса: — Кирим принес нам десерт. Мистер Смит, пожалуйста, угощайтесь. Сколько места отвела вам под очерк «Гардиан»?

— Мы договорились о трех корреспонденциях, — сказал Гочкис, посматривая на африканца. — Первая в две тысячи слов, другие — по полторы.

— Это много. Тут выйдет большой рассказ. И конечно, серия ваших снимков?

— Ваш портрет, мистер Фримелл, я дам покрупнее. — Рука Гочкиса уже щупала кнопки футляра фотоаппарата.

Когда Кирим ушел, мистер Смит еще долго смотрел ему вслед.

— Мы были неосторожны, — сказал он, — громко разговаривали о вашем дюго. Вы понимаете, он был где-то поблизости…

Слова Гочкиса насторожили Фримелла.

— Все ли вы взвесили? — снова заговорил он, косясь по сторонам, потом привстал и заглянул за перила веранды. — Если за обычное, так сказать, «стандартное» браконьерство полагается лишь денежный штраф, то за интересующий вас «объект» — тюремное заключение на длительный срок. Сохранить этих животных для служащих Управления — дело национального престижа.

— Наивные люди. Если животных единицы — пусть для кого-то и сверхдрагоценные, — они все равно обречены на вымирание. А пока поработают браконьеры. Разве не так?

— Извините, но мне в самом деле неприятна эта мысль. Не то чтобы я был идеалистом, не подумайте, но они, действительно, редкостные и совсем неизученные животные. Сократить их и без того мизерное количество…

— Я понимаю вас, Фримелл, — проговорил Гочкис, пряча глаза. — Но ничего уже нельзя изменить.

— Почему? — с неожиданной горячностью воскликнул Фримелл и с беспокойством заглянул за перила.

— Слишком уж в этом заинтересован мой шеф, и ведь это в сущности даже не браконьерство, помилуй бог! Животные будут в частном зоопарке. Может случиться, что мы невольно окажем услугу человечеству в их сохранении. Или даже размножим…

— Как?.. Я не ослышался, так вам нужна пара?..

— Непременно пара. Надеемся получить приплод. Может статься, что грядущие поколения…

— Оставьте, Гочкис. Не вам говорить о грядущих поколениях. Останется ли у этих поколений хоть что-нибудь от настоящей природы кроме бацилл и воробьев? А вы хотите обречь на явную гибель два редкостных по нынешним временам создания… Нет, простите меня, но я не могу помочь вам… Все это мне крайне неприятно.

Гочкис весь подобрался, словно для прыжка.

— Очень жаль, Фримелл. Я уже сказал, что разделяю ваши чувства. Но шеф уперся, а платит он наличными. Прощупав все возможности, он рассчитывает только на вас. Нехорошо получится, если вы подведете.

Гочкис напряженно следил за лицом собеседника.

— И что же вы надумали? — устало, полузакрыв глаза, проговорил Фримелл. — Сколько вас?

— Вместе с вами — пять человек. Я руковожу группой.

— Отъявленные головорезы?

— Мы сработаемся, — убежденно, почти весело объявил Гочкис. — Зато шеф сделает все, чтобы вы достойно трудились на ниве просвещения в богом забытом захолустье…

— Ну, не совсем забытом. Эти люди нуждаются в просвещении. Как явствует из их газет, они у себя дома хотят умело делать то, что они наметили. И чтобы им не мешали. Разве это не похвально? Ведь и мы утверждаем для себя то же самое. Почему же отказывать им в трезвости суждений? Еще выпьете?

Губа Гочкиса иронически дернулась.

— Достаточно, Фримелл. Покончим с нашим делом.

Тот беззвучно вздохнул и тоскливо уставился на побелевшие суставы сжатых пальцев.

— Вы так и не посвятили меня еще в план вашей операции. Какую роль отвели вы мне?

Приподнявшись в камышовом кресле, Гочкис окинул взглядом тропу, ведущую к веранде. Наклонившись затем над столом, он произнес едва слышно:

— Запомните, я не встречался с Гочкисом. Еще раз повторяю: моя фамилия Смит. Мне кажется, ваши люди наделены избыточным любопытством.

— Вы что-нибудь заметили? — брови Фримелла взлетели вверх.

— Почти. Не подавайте виду, что у нас конфиденциальная беседа. Вы знаток здешних мест и в «лицо» знаете животных, которые нам нужны. Значит, вы наш проводник и, так сказать, следопыт. Нас вполне устроит, если сотрудники Управления и, по возможности, аборигены не услышат шума моторов.

Глядя на зловещие фигуры стервятников на гофрированной железной крыше приземистого сарая в сотне ярдов от бунгало, Фримелл меланхолично кивнул. Птицы всегда устраивались с раннего утра на этой крыше, словно злобные горбатые старухи в грязных изодранных одеждах. По временам они, как автоматы, поводили лысыми головами на длинных тонких шеях, точно высматривая что-то и замышляя недоброе.

— В саквояже портативный передатчик, — продолжал гость. — Мы выберем на территории заповедника глухое место — временную базу — и еще одно на всякий случай. В этой глуши и будет вся наша техника.

Фримелл машинально кивнул.

— На операцию бросим лендровер на супербаллонах низкого давления и вертолет. Он примет машину и добычу.

— Вертолет?! — Фримелл привстал.

— Вертолет, мистер Фримелл, — любуясь произведенным эффектом, спокойно повторил Гочкис.

— Это меняет дело.

— Меняет, и существенно, дорогой сэр.

— Но шум мотора? — не сдавался Фримелл.

— Перебросим машину ночью на большой высоте. А в глухом районе, напротив, будем держаться поближе к земле. Тогда звук затеряется в зарослях. Итак, вы с нами, — напористо заключил Гочкис, перегнувшись через стол и опустив руку на плечо сотрудника миссии.

— Очевидно, придется, — без энтузиазма промолвил Фримелл и снова, задумчиво сощурившись, уставился на разморенных жарой, притихших птиц. Много раз наблюдал он, как они взлетают. Еще более ссутулившись, ревматически припадая то на одну, то на другую ногу, свесив голову, они делали несколько поспешных неуклюжих скачков с волочащимися по крыше крыльями, все более приседая. Скачки завершались тяжелым, медлительным, но сильным броском в воздух. От резких взмахов огромных крыльев их вначале швыряло то вверх, то вниз. Но взмахи делались реже, а скорость возрастала, и полет выравнивался. Они уходили ввысь зловещими кругами. В движениях птиц перед взлетом ему чудилась отталкивающая карикатура на низменную природу людей, которых он лично знал. Он видел стервятников не первый год, но никак не мог привыкнуть к ним и внутренне содрогался.