Юрий Скворцов - На суше и на море. 1975. Выпуск 15

Села в «суши» все древние, заселены эти места давно, жила здесь, по преданию, «чудь белоглазая». От древних чудских жилищ — «печищ» — будто бы произошло название села Печниково. Спокон века занимались здесь хлебопашеством. Хлеб родился хорошо, если не бывало засух (наверное, единственное место на Севере, где знают это слово). Первые русские поселенцы селились «на сыром корени», где лес «от века не пахан». Валили лес, стлали «постелью», пускали «пал», затем площадку расчищали и распахивали под ниву. Поначалу урожай был большой, но вскоре падал. Тогда участок бросали, оставляли зарастать, а сами переходили на другой. Такой брошенный заросший участок назывался лядо, ледина, лядина. Слово это живет в названии другого села «суши» — Лядины. Лядины в истории русского искусства место известное — здесь сохранился замечательный ансамбль деревянного зодчества. Известна «каргопольская сушь» и своими гончарными промыслами, отсюда происходит знаменитая каргопольская глиняная игрушка.

За Лядинами, за маленькой речкой Лёкшмой местность меняется. Дорога входит в лес. Сначала раменье, потом сосновые боры, еловые суземы, сыреют места, болотца попадаются, озерко при дороге, а километров через пятнадцать — радость взору — откроется широкий водный простор — само Лёкшмозеро.

Лёкшмозеро имеет ровную форму овала. Берега невысокие, лесистые. Дно твердое, песчаное. Глубина нарастает медленно, на полкилометра отойдешь от берега и все мелко, вода прозрачная, потом сразу обрыв и чернота. Говорят, глубина ямы местами достигает полусотни метров.

В спокойную погоду озеро лежит зеркалом, чистой гладью, открытым простором, тогда оно веселое, славное. По берегам полоской желтеют песчаные пляжи, зеленые стены тростника — тресты, как называют его на Севере. И нет в эти дни лучшего приволья, чем здесь, — прекрасное купание, прекрасная рыбалка, зашел в лес — грибы, ягоды…

Но чуть набежал ветерок, покрепчал, раздулся, раскаталась волна и бьет и швыряет лодку, и негде укрыться рыбаку, не найти тихого местечка — открыто озеро всем ветрам. В тихую погоду везде чернели лодки с удильщиками, как пошла волна с барашком — все смотали удочки. И вроде бы ветер невелик, а как кидает! Выйдешь на берег, зайдешь за кусты на пожню — тихий, знойный летний день, переведешь взгляд на озеро — кипит белой кипенью. С ветром приходит непогода, тучи, дождь, холод — шумит озеро, не унимается. Отпускники, приехавшие в деревню к родне, каждый день по нескольку раз ходят на берег — может, по-тишало? Опять бы удочки закинуть, до чего же клев хорош был… Да где там, зарядило непогодье.

Куда только ни раскидала судьба лёкшмозерцев — в Мурманск, в Северодвинск, на Воркуту, а каждый год приезжают повидать родное озеро. Мало ли других озер на свете? Немало, а привязало к себе наследственной рыбацкой страстью и, говорят, весь год во сне снится — родина ведь. Летом во всех избах гости, под карнизами развешаны снизки вялящейся рыбы. Дело веселое, отпускное: по грибы, за ягодами, на озере волна — можно сбегать за семь верст на лесное тихое Щучье озеро, щук на жерлицы половить. В конце лета разъедутся отпускники и туристы, а дядя Гриша останется.

Другим баловство — дяде Грише — хлеб насущный. Он промысловый рыбак, и бурливое озеро — его пашня.

Как мальцом он себя помнит, так все перед глазами родное озеро. Оно его вырастило, оно его кормит. Он и на день не может от озера отлучиться: у него сетки спущены. Сидит дядя Гриша на высоком крыльце своего дома и сам с собой делится дневными заботами, бормочет себе под нос.

— Сетки поднять… Коня посмотреть… Овец…

Дядя Гриша щупленький, малорослый мужичок, вечно заросший щетиной, видом похожий на добродушного лешего, и бормотанья его лешачьи, сидит и бормочет.

— Поломалась погода… С утра чисто было, теперь нанесло, дождь будет.

Дождь начинается, поначалу меленький, потом все чаще, расходится. Отпускникам дождь сулит веселье — теперь грибы пойдут! А дяде Грише что делать?

— В «море» надо ехать, — бормочет он, натягивая высокие рыбацкие сапоги.

«Морем» он называет свое озеро. В дождливую ветреную погоду оно и правда как море: другой стороны не видно, кипит волной, накатывает на берег. На глубоких озерах всегда большая волна.

Скатили с катков лодку, выгребли на глубь, повозились с мотором, завели — и пошла лодка рассекать барашки, а они чем дальше, тем не по-бараньи злей. Ну, что в такой каше можно увидать? Тут бы хоть лодку не залило. Где в этом месиве плавает кубас — деревянный поплавок в виде елочного креста, в котором торчит палка с флажком? Нет никакого кубаса, похоже, перевернуло его волной.

И какими только приметами руководствуется рыбак в родном озере! Где-то на середке мы, берег смутно зыблется сквозь дождливую пелену, как тут засечь ориентир, не промахнуться? А ведь дядя Гриша не промахнулся! Чисто привел лодку к кубасу. Верно, опрокинула волна кубас, но углядели его. Схватили. Тут нас волна и караулила, так рванула — напарник дяди Гриши едва за борт не вылетел, да, хорошо, догадался бросить кубас.

Сети у дяди Гриши перекрывают дно какой-то особенно рыбной ямы. Обычно сеток ставится на километр, вроде бы сегодня поменьше спущено, да и эти как взять? Никакой, кажется, возможности — так кидает, но потом оказывается, что ко всему можно приноровиться — достаточно того, что нас не переворачивает и не заливает, а раз так — работать можно. Отрясать сетку при такой погоде некогда, выбираем ее в лодку.

Мокрые мы все до костей, «барашек» нас вымочил и дождь, ни куртки, ни резиновые сапоги не помогли, впору раздеться, но холодно! Горка сеток с рыбой уже выше бортов, а сети конца нет, и лодка под тяжестью осела, борта чуть не вровень с водой, или так кажется? Как тут определишь, когда нас и качает и бросает по-всякому? Хорошо, что сетка капроновая, если бы нитяная да мокрая… Но думаешь об этом спокойно, боязни никакой нет и понятно почему — мы ведь дело делаем, не баловство — а все же, когда эта проклятая сеть кончится? А рыба есть, улов есть, и как будто удачный, но не до него, это уже на берегу, а тут, в «море», сеть надо вытянуть…

И вытянули. Показалось даже, что ветер притих. Но он не притих, просто мы развернулись и стали к нему спиной, и он начал нас, раскачивая, подталкивать к берегу. Страшные гребни были теперь впереди, волны скользили вровень с нашими бортами, поднимали и опускали нас вверх-вниз, заплескивали в лодку, но ничего опасного не было, да и была ли опасность?