Юрий Иванов - На суше и на море. 1974. Выпуск 14

Еще через две недели рядом появляется крошечный сарай «боррашейро» — резинщика Педро, латающего гигантские камеры и покрышки грузовиков, пока мотористы обедают у сеу [4] Сеу (порт.) — уменьшительное от «сеньор». Жуакина или развлекаются у донны Мерседес. Затем поблизости строится бензоколонка «Эссо» или «Шелл». За ней — «офисина»: мелкая ремонтная мастерская. Не проходит и года, как на дорожных картах появляется новый поселок. Сначала он именуется по придорожному указателю: «347-й километр». А затем изобретают и название.

Забавны бывают имена этих маленьких поселков на трассе Белен — Бразилия. Романтические вроде Агуа Азул (Голубая вода), Талисман, Эстрела до Норте (Северная звезда). Или смешные: Тиририка (Раздраженная), Кабелудо (Волосатый). Видно, занесло каким-то ветром в эти далекие края случайного «хиппи». Неподалеку от Токантинополиса находится Пиза-но-Фрейо («Жми на тормоз») — скопище «веселых домов», мимо которого не проедет ни один грузовик.

«Трансбразилиана», «Дорога надежды», «Большая дорога» — называют трассу Белен — Бразилия… Мы едем по ней, шарахаясь в сторону от летящих навстречу автобусов и глотая пыль из-под колес лениво ползущих грузовиков. У каждого из них на бамперах тщательно выписанные изречения — философские («От судьбы не спрячешься»), лирические («Не плачь, Мария, я вернусь») или шутливые («Извините за пыль!», «Прочь с дороги, задавлю!»). Свернув на ведущий к Токантинополису проселок, мы читаем на бампере старого дребезжащего, но кокетливо раскрашенного форда сентенцию, выражающую всю немудреную философию здешнего люда: «Надейся на бога и не ропщи на судьбу».

В Токантинополисе нас разместили на ночевку в одноэтажном, как и весь городок, домишке, гордо именуемом «отелем». В ожидании ужина мы сидим на табуретках в крошечном палисаднике.

Худой старик на другой стороне улочки с грохотом опускает металлические жалюзи бакалейной лавки «Португеза». Я протягиваю Карлу сигарету. Юлиус щелкает ронсоновской зажигалкой. В жарком застоявшемся воздухе медленно смешивается дым трех сигарет. Солнце лениво опускается на крыши домов, стиснувших улочку, на которой находится наш «отель». Впрочем, улочка эта носит гордое имя — авенида Гояс.

— Тоже мне — авенида! — качает головой Карл. — У бразильцев прямо какая-то мания величия. Бьюсь об заклад, что у нашего «отеля» весьма пышное название.

— По-моему, он должен именоваться «Экселсиор», — говорю я.

— «Гранд-отель», — лениво говорит Карл.

— «Эмбассадор» [5] «Эмбассадор» (англ.) — «посол». , - заключает Юлиус. — Ну, а теперь проверим, кто из нас прав. Донна Раймунда!

— Си, сеньор, — послушно откликается хозяйка. — Сеньор хочет еще пива?

— Нет, я хочу узнать, как называется ваш уважаемый отель.

— «Президент», — отвечает хозяйка, вытирая измазанные мукой руки.

Мы весело смеемся, а донна Раймунда испуганно смотрит на нас, не понимая, в чем дело.

Потом мы ужинаем, поглощая жареную рыбу, салат из креветок с яйцами и бифштекс из говядины. Перондини расспрашивает Карла о причинах сенсационного успеха Мюллера на чемпионате мира в Мексике, а я безуспешно пытаюсь убедить Рейса и Журандира в том, что не вся Россия покрыта льдом и что даже в Сибири бывает лето. В ответ Рейс и Перондини, перебивая друг друга, яркими мазками рисуют нам картину пробуждающегося благодаря Трансамазонике Великого Зеленого Гиганта.

За соседним столом чинно ужинает какое-то многочисленное семейство, пришедшее в «ресторан» донны Раймунды, вероятно, для того, чтобы разбить вылазкой «в люди» унылое однообразие семейных вечеров. Дочь хозяйки разносит кофе.

— Завтра вылет в семь ноль-ноль, — строго говорит командир самолета Рейс. — Следовательно, утренний кофе — ровно в шесть, а подъем — в пять тридцать.

Немцы дружно кивают и встают из-за стола. Мы удаляемся в нашу комнатку. Ровно в пять тридцать я просыпаюсь от пения электробритв: мои попутчики бреются. Ровно в шесть, благоухая одеколоном, мы сидим за столом и глядим, как заспанная дойна Раймунда суетится у буфета.

Проходит десять минут, двадцать, полчаса, и лишь около семи со скрипом отворяется дверь комнаты, где почивают наши пилоты. Показывается всклокоченная голова Рейса. Сладко потягиваясь, он потрясает львиным рыком глиняные стены отеля «Президент» и спрашивает, все ли у нас в порядке.

— Так точно, — учтиво отвечают немцы, и только дрожащий кадык Карла выдает бушующее в его груди негодование.

Около половины восьмого экипаж садится пить кофе, и лишь четверть девятого мы отправляемся на аэродром.

Да, утро второго дня нашего путешествия складывалось по слишком удачно: во-первых, проспали пилоты, во-вторых, подъезжая к аэродрому, мы попали под грозовую тучу, которая обрушила на нас безжалостный тропический ливень.

Придерживая над головами невесть откуда появившийся зонтик, Журандир подсаживает нас в самолет, крича Рейсу, чтобы скорее заводил моторы. Он озабоченно поглядывает на часы: рабочий день еще не начался, а мы уже выбились из расписания. Захлопывается дверца. Натужно чихают двигатели, выплевывая клубы сизого дыма. «Алло! Алло! Контрольный пост! Прошу разрешения на взлет!» — кричит в микрофон Рейс. В такую погоду разрешения на вылет вообще-то не дают, но так как график нашего путешествия, утвержденный в Белене, не предусматривает никаких задержек, приходится лететь, и Рейс диктует диспетчеру программу полета: пункт назначения — Алтамира, альтернатива в случае непогоды — Сантарен, высота — триста метров, ориентировка — визуальная, автономия полета — семь часов.

— Это значит, — поясняет, устраиваясь поудобней, Журандир, — что если через семь часов мы не объявимся в Алтамире или в Сантарене, нас начнут искать.

— И найдут? — спрашиваю я.

— Бывает, находят, — отвечает Перондини.

— Но редко, — заключает Рейс.

Взметая каскады воды из-под колес, наша машина скользит по грязи, врубаясь пропеллерами в водопад дождя. Чернеющая в конце взлетной полосы сельва приближается с вселяющей трепет скоростью. Но Рейс знает свое дело: самолет отрывается в той самой точке, где исчезают наши последние надежды на благополучный взлет. Вздохнув с облегчением, мы повисаем над провалившимися вниз деревьями и медленно, словно на ощупь, плывем куда-то на запад.

Дождь кончился довольно быстро, хотя густая облачность продолжала прижимать нас к сельве, лениво ползущей назад под фюзеляжем «баркрайфта». Он удивительно напоминает микроавтобус. На пилотских креслах сидят Перондини и Рейс, за их спиной — Журандир и Юлиус, на задней паре кресел расположились мы с Карлом. Каждый занят своим делом. Пилоты ведут самолет, время от времени советуясь друг с другом по поводу ориентиров: редких речушек, невысоких холмов и бурых проплешин в серо-зеленой сельве — следов лесных пожаров. Журандир, обладающий удивительной способностью отключаться, сладко всхрапывает, откинув голову на спинку кресла. Юлиус делает пометки в записной книжке. Карл возится со своими бесчисленными камерами и объективами. А я читаю толстую книгу, купленную в Рио за день до командировки, — «Трансамазоника: про и контра» Ошни Перейра Дуарте.