Николай Димчевский - На суше и на море. 1973. Выпуск 13

Бывало, идешь вниз — все хорошо. Обратно через день возвращаешься — по течению бугорок проглядывает. Подплываешь ближе — да это песчаная коса. Пляж! Хоть телогрейку снимай и загорай… Вот так и живем. «Что день грядущий нам готовит?»

Да, Пинега здесь не та, что в верховьях. Берега как бы упали и стелются почти вровень с поверхностью воды. Реке словно этого и нужно: она наступает на тайгу, гонит ее прочь, на далекие угоры, заливая вокруг все низины с мелким кустарником. В отличие от верхней Пинеги, где я чувствовал себя узником леса, здесь не на чем остановить взгляд. Сумасшедший разгул воды и ветра.

Сильно трясет, холодно. Трех-, четырехбалльные волны бьют в борта лодки, захлестывают ее и, кажется, вот-вот опрокинут. С надрывом ревет мотор, падает скорость. Но это длится недолго. Стоило моторке въехать в маленькую бухточку, как сразу стихли волны. Тайга, словно ожесточившись, вновь подступила к берегам.

Слева на меня пахнуло сырым деревом. Проезжаем лесопильни, амбары. Ребятишки высыпали к воде, кричат, машут… Это Ново-Лавела — один из самых больших пинежских леспромхозов.

Первое, что замечаешь, когда выходишь на берег, — необъятное кладбище пней. Они окружают узкоколейку, подступают к жилым домам. Эти пни напоминают позвонки ископаемых животных. Под ногами — многолетний слой коры и опилок, сквозь который с трудом пробивается трава.

Внезапно раздался свисток, застучали колеса, и из-за елок, седых от мха и прокопченных от дыма, выкатился мотовоз. За ним десятка полтора платформ, доверху нагруженных хлыстами — очищенными от сучьев деревьями в полный рост.

Здесь же, на берегу, поезд быстро разгружался. Началась разделка древесины. Нижние части хлыста самые ценные — это строевой лес и пиловочник; тонкие верхушки обычно предназначаются для местных нужд или идут на стойки в шахты и рудники.

Поселок Ново-Лавела и побольше, и посолиднее Осяткина, но сейчас он кажется вымершим. Все детское население на реке, на рыбалке, а взрослые разъехались по делянкам, которые находятся далеко в тайге.

Лесу там, как сказал мне заместитель начальника леспромхоза М. И. Яковлев, хватит лет на сто. А через столетие созреет для рубки сосновый молодняк, что посажен сейчас на использованных лесосеках, — «облысение» пинежской тайге не грозит.

— А пни вам не мешают? — спросил я у Яковлева.

— Как обглоданные кости! — воскликнул он, будто ему наступили на больную мозоль. — Хуже всякой свалки. — И уже спокойнее: — Этим летом покончим. Три дня работы…

И вновь засинела в причудливых поворотах река. Вновь сошлись в разгульной пляске берега, запрыгала лодка на быстром течении, касаясь каменистой или песчаной мели… Вот Пинега делает полукруглый выгиб, и берега при этом кажутся краями красно-бело-зеленого блюда, в которое налита бирюзовая влага.

Петляем, час, другой, и все поворачивается перед нами разными сторонами черная свечка в закатных отблесках — деревянная колокольня. Кто был архитектором, построившим эго чудо среди ржи и розовых свечей иван-чая? Какой-нибудь Иван пли Петр, лапотный мужик, художник от рождения, имени которого никто не знает. Известно только предание, по которому получал он за работу три копейки в сутки, а его подмастерья — по полторы…

Бело-розовый алебастр высоких берегов сменяется сумрачными лесами. Разбежавшись с высоты, падает в реку ручей, и в том месте клубится пар. Большая спелая луна, словно догорающие угли, проткнута вершиной лиственницы. Река одевается в розовый перламутр. Плывет наша лодка, и волны от нее колышут лунную дорожку. И никто из нас не смеет оскорбить тишину нечаянным словом.

…Пинегу открывать нельзя. Пинега должна открыться сама.

ОБ АВТОРЕ

Ларин Олег Игоревич. Родился в 1938 году в Москве. Окончил факультет журналистики МГУ в 1961 году. Член Союза журналистов СССР, работает в журнале «Знание — сила». Автор ряда очерков и рассказов, главная тема которых — Русский Север, его настоящее и прошлое. В нашем сборнике публикуется впервые. В настоящее время работает над книгой очерков о Севере «Белая тишина».

Очерк

Заставка А. Шикина

Фото автора

Короткое плавание от острова Кубы к берегам Колумбии закончилось. Убавлен ход корабля, почти стих рокот главного двигателя. Кругом кромешная тьма. Лишь фосфорически поблескивают гребешки невидимых волн и мелькают вдали вспышки маяка. В порывах ветерка уже чувствуются ароматы невидимой, но такой близкой земли. Впрочем, нельзя сказать «невидимой»… Стоит приникнуть к раструбу радиолокатора на ходовом мостике, как сразу на десятки миль открывается чудесная, светящаяся панорама моря и ближайших берегов.

Из центра и до самого края круглого экрана индикатора тянется искрящаяся «линия развертки», неторопливо обегающая по радиусу всю его площадь… Вспыхивают, переливаются зеленые точки-искринки, из которых складываются причудливые очертания береговой полосы. Видны разбросанные там и сям светлые пятнышки-островки, а дальше, за изумрудной линией берегов, ярко рисующихся на индикаторе кругового обзора, вспыхивают новые светящиеся мазки — отметки могучего горного кряжа. Его отдельные вершины лежат на периферийной границе круглого экрана, центр которого и определяет местоположение нашего судна… Чудесная радиоэлектронная карта, о которой и не мечтали мореходы прошлого.

Подводя вспомогательный светящийся «подвижной круг дальности» к интересующему нас объекту, определяем точное расстояние. Угол отсчитывается по верхней круговой шкале. И вот уже вахтенный штурман легко переносит «точку» на морскую карту и уточняет место корабля.