Питер Уоттс - Морские звезды

– Не. Это было не настолько плохо. Меня удивило, насколько эта тварь оказалась хилой, после того как я оценил нехеровые размеры этой штуки.

– Она тебе костюм порвала. Если смогла это сделать, то была не настолько слабой, как ты считаешь. По крайней мере, проверься, у тебя может быть рана на ноге.

– Как скажешь. Хотя могу поспорить, Брандеру медик нужен больше, чем мне. – Он сверкает хищной улыбкой и проходит мимо Лени.

– Тебе также неплохо бы поразмыслить о том, как держать свой гнев в узде, – замечает она.

Актон останавливается.

– Ага. Я вроде как немного с ним погорячился.

– В следующий раз, когда ты попадешь в гейзер, он не будет с таким энтузиазмом помогать тебе.

– Ага, – повторяет он. – Я не знаю. Я всегда был слегка… ну ты понимаешь…

Она вспоминает слово, которое кто-то использовал уже после того, как все произошло:

– Импульсивным?

– Точно. На самом деле я не такой плохой. Ко мне просто надо привыкнуть.

Кларк ничего не отвечает.

– В любом случае, я думаю, что должен извиниться перед твоим другом.

«Моим другом».

Она снова остается в одиночестве, пока пытается справиться с этой раздражающей мыслью.

Пять часов спустя Актон все еще в медотсеке. Кларк, проходя мимо открытого люка, заглядывает внутрь: новичок сидит на диагностическом столе, костюм стянут до пояса. Что-то в этой картине неправильно. Она останавливается и заходит.

Актон вскрыл себя. Лени видит, как плоть отслаивается около водозаборника, там, где мясо превращается в пластик, около трубок, которые переносят кровь, и тех, где течет антифриз. В одной руке он держит инструмент, исчезающий в полости, вращающийся наконечник тихо жужжит.

Актон задевает нерв где-то внутри и подскакивает, будто его дернуло током.

– Ты ранен? – спрашивает Кларк.

Он отрывается от процесса и смотрит на нее.

– А, привет.

Она указывает на рассеченную грудную клетку:

– Это мешкорот?..

Актон качает головой:

– Нет. Нет, он только поставил мне синяк на ноге. Я тут небольшой подгонкой занимаюсь.

– Подгонкой?

– Тонкой настройкой. – Он усмехается. – Обживаю оборудование.

Не срабатывает. Улыбка почему-то кажется пустой. Мускулы совершенно привычно растягивают губы, но вся мимика сосредоточена в нижней части лица. Одетые в линзы глаза холодом напоминают свежевыпавший снег, незапятнанный топографией следов. Кларк не понимает, почему они не беспокоили ее никогда раньше, и только тут до нее доходит, что она впервые видит улыбку бодрствующего рифтера.

– Это явно необязательная процедура, – замечает Кларк.

– Почему нет? – Улыбка Актона постепенно иссякает.

– Тонкая настройка. Мы, по замыслу, должны самонастраиваться.

– Точно. Вот я себя и настраиваю.

– В смысле…

– Я знаю, что ты имеешь в виду. Я… подстраиваю работу под себя. – Его рука двигается внутри грудной клетки, словно сама по себе, что-то подправляя. – Я считаю, что могу добиться лучших показателей, если выведу настройки чуть-чуть за пределы спецификаций, одобренных начальством.

Кларк слышит краткий, жалкий скрежет металла о металл.

– И как же?

Актон вынимает руку, закрывает дыру плотью.

– Пока я еще точно не уверен.

Берет второй инструмент, запаивает шов на груди, потом, поводя плечами, залезает в костюм и запечатывает его. Теперь он снова целый, как и любой рифтер.

– Дам тебе знать, когда в следующий раз отправлюсь наружу, – говорит он, протискиваясь мимо и небрежно кладя руку ей на плечо.

Она почти не вздрагивает.

Актон останавливается. Он, кажется, смотрит прямо сквозь нее и медленно произносит:

– Ты нервничаешь.

– Да.

– Тебе не нравится, когда тебя касаются.

Его рука лежит на ее ключице, как оскорбление.

Лени вспоминает: у нее такие же доспехи, как и у него. Немного расслабляется.

– Это не на всех распространяется, – врет она. – Только на некоторых людей.

Актон как будто размышляет над тем, какую колкость сказать, решает, достойна ли ее фраза ответа в принципе. Потом убирает руку.

– Неприятная фобия для такого тесного места, – говорит он, отворачиваясь.

«Тесного? Да в моем распоряжении весь чертов океан!»

Но новичок уже поднимается по лестнице.

Извергается очередной гейзер. Обжигающая вода выстреливает из трубы в северной части Жерла, остывает и смешивается с ледяным соленым раствором; микробы бешено светятся пойманным вихрем. Вода полнится несформировавшимся паром, так и не появившимся из-за веса в триста атмосфер.

Актон находится в десяти метрах от дна в потоке мерцающего голубого света.

Она подплывает к нему снизу.

– Наката сказала, что ты все еще тут, – жужжит Лени. – Сказала, ты ждал извержения этой штуки.

Он не удостаивает ее взгляда.

– Правильно.

– Тебе повезло, что гейзер проснулся. Ты мог проторчать тут много дней. – Кларк отворачивается, направляясь к генераторам.

– Полагаю, – произносит Актон, – он иссякнет через минуту или две.

Она резко выворачивается и замирает перед ним.

– Слушай, все эти извержения… – она роется в памяти, ища подходящее слово, – беспорядочны.

– Угу.

– Их невозможно предсказать.

– Многощетинковые черви могут их предсказывать. Моллюски и короткохвосты могут. А почему я не могу?

– О чем ты говоришь?

– Они могут сказать, когда что-то готово взорваться. Как-нибудь оглянись вокруг, сама увидишь. Они реагируют, прежде чем это случится.

Она оглядывается вокруг. Моллюски ведут себя как моллюски. Черви занимаются своими делами. Короткохвостые ракообразные привычно суетятся на дне.

– Как они реагируют?

– Целесообразно, в конце концов. Эти источники кормят их, но могут и сварить. За несколько миллионов лет местные обитатели научились читать знаки, так?

Гейзер икает. Поток качается, свет меркнет по его краям.

Актон смотрит на запястье.

– Неплохо.

– Повезло, – говорит Кларк, вокодер прячет ее неуверенность.

Гейзер умудряется выжать еще несколько слабых выбросов и затихает окончательно.

Актон подплывает ближе.

– Знаешь, поначалу, когда они послали меня сюда, я думал, это место – настоящая дыра. Думал, подчинюсь, выполню работу и отправлюсь наверх. Но это не так. Ты же знаешь, о чем я, Лени?

«Я знаю».

Но она не отвечает.

– И я так думаю, – замечает он, словно услышав ответ. – Здесь… вроде как красиво, на свой лад. Даже чудовища, когда узнаешь их получше. Мы красивы.

Он кажется почти нежным.

Кларк тралит заводи памяти, отыскивая хоть какую-то защиту.

– Ты не мог знать. Слишком много переменных. Это нельзя вычислить. Тут ничего нельзя вычислить наверняка.

Чужое, нечеловеческое существо смотрит на нее сверху вниз и пожимает плечами.