Аркадий Фидлер - На суше и на море [1971]

Сегодня прошли около двадцати пяти километров. Это, пожалуй, рекорд однодневного перехода. Но и устали особенно сильно. Ночлег организовали на ноздреватом льду ледника Норденшельда, недалеко от северной его морены. Засыпая, вспоминаем, что сегодня первое сентября, где-то дети вернулись из школы.

Подмокли спальные мешки. Капает в палатке со ската конденсирующаяся влага. Тяжел сон в последнюю ночь маршрута.

Утром окончили свою недолгую жизнь желтые нарты. На очередном ледяном бугре сломалась (в который раз!) дюралевая стойка. После получасовой починки прошли всего метров двести, и начисто отлетел носок. Решаем, что терять время на починку теперь уже бессмысленно. Рюкзаки взваливаются на плечи. Красные нарты принимают на себя палатку, семь уцелевших лыж с палками, остатки бензина, примусы. Привязываем к поставленным вертикально сломанным нартам памятную записку. Долго виден их уменьшающийся силуэт под серыми рваными облаками.

Все круче падает ледник к морю. За очередным его перегибом во всем великолепии предстают голубые айсберги, плавающие на глади бухты. Остаются считанные километры. Последний обед на льду. Последняя разведка прямо к сорокаметровой, обрывающейся в воду стене. Последние шаги по лоснящемуся темному борту ледника. На руках выносим нарты на камни осыпи. Снимаем с плеч рюкзаки. Вот и все.

Кажется, мы все-таки пересекли тебя, Грумант!

Оставшиеся до побережья два километра не в счет. Ноги пойдут по чудесным острым и сыпучим камням. Камни, земля — фундамент цивилизации, как приятно чувствовать вашу твердость после коварной податливости рыхлого снега и хрустящего льда. Красные нарты, вчера еще именуемые не иначе как «старая черепаха» и «разбитое корыто», сегодня, сейчас превращаются в «нарты-монумент»! Обложенные в своем основании камнями, с искореженными, сточенными льдом полозьями, обращенными к Пирамиде, вы становитесь «филиалом краеведческого музея Баренцбурга»! «Эти нарты сослужили хорошую службу пятерым людям. Не трогай их, товарищ!» пишется в оставленной при них записке. Последние шаги по обточенным прибоем плитам мимо груд нанесенного приливами плавника. Руки погружены в соленую ледяную воду Ис-фьорда.

Неожиданный, невероятный в этом мире льда и скал звук раздается с моря. Еле заметный на глади бухты, уверенно движется в нашу сторону катер. Значит, ждали! Значит, слышали нас все эти дни! Пугливая нерпа уходит от наплывающего звука ближе к спасительным айсбергам.

Катер сворачивает к берегу, беря курс на зажженную нами дымовую шашку.

А свежий ветер, набирая силу, тянет с моря на ледник, торопясь засыпать цепочку глубоких следов, уходящих за горизонт в далекие белые снега.

Об авторе

Иорданишвили Евгений Константинович. Родился в 1928 году в Ленинграде.) Окончил физический факультет ЛГУ. Доктор физико-математических наук, автор более пятидесяти научных статей и двух монографий о области термоэлектричества. Участвовал во многих сложных туристских походах в горных районах СССР (Кавказ, Памир, Алтай, Тянь-Шань, Саяны, Камчатка и др.), а также совершил восхождение на гору Килиманджаро, будучи руководителем советской научно-спортивной экспедиции. Побывал в ряде зарубежных стран — Канаде, Танзании, ОАР, Чехословакии, Венгрии и Японии. Публиковался в альманахах «Приключения в горах», «Звезды над перевалом», в журналах «Юность», «Нева». В нашем сборнике выступал с рассказами и очерками три раза (в 1964, 1965, 1970 годах). В настоящее время работает над рассказами приключенческого жанра.

Очерк

Рис. Л. Кулагина

Зимой 1962 года автор этих строк жил на маленькой сейсмологической станции у подножия знаменитой Ключевской сопки. Ночами в ее вулканической утробе глухо погромыхивало и вслед за тем над кратером мутно накалялось и опадало зарево.

— Кто же первым взошел на эту громаду? — спросил я однажды у молодого геофизика Андрея Фарберова.

— Если верить барону Беневскому, то, очевидно, он.

— А кто такой Беневский?

— О нем написано у Пийпа в монографии об этой группе вулканов. Авантюрист восемнадцатого века. Отбывал здесь ссылку.

В монографии Беневскому была посвящена всего-навсего небольшая сноска. В ней говорилось, что барон будто бы поднялся на пятикилометровую сопку и спустился с нее в течение одного дня, да еще зимой. Более пространно об этом повествуется в мемуарах самого барона. Когда он стоял недалеко от кратера, произошел выброс пепла, и барон свалился вниз. Он неизбежно должен был испечься в пепле, но спутники-камчадалы вытащили его из кратера железными крючьями и смазали ожоги китовым жиром.

На Камчатке барон начал заносить в тетрадку свои мысли и наблюдения. В мемуарах об этом сказано так: «Самым ценным сокровищем для меня были перо и бумага. Они успокаивали мою безмерную боль. Милые, милые предметы, они дают нам хоть тень свободы, когда сама она вырвана из наших рук. Они позволяют мне донести мою печаль и жалобы до последующих времен».

Трогательные, сентиментальные слова! Будто и не Бе-невским написанные. Потому что в своих мемуарах он решил донести «до последующих времен» не только жалобы и кое-какую правду, но, к сожалению, и ничем не оправданную ложь. Несколько лет назад я еще, впрочем, склонен был найти для него «смягчающие вину обстоятельства». Но если бы вранье барона ограничивалось только анекдотическим падением в кратер вулкана! Увы, барон не знал удержу. Он фантазировал вдохновенно и упоительно, свободно обращался с фактами, именами, сокращал по своему произволу огромные расстояния, якобы убивал тысячи людей, жонглировал историей и географией…