Бернгард Гржимек - На суше и на море [1968]

Я поднял глаза — на раскидистом кусте бузины старательно чистила клюв пестроперая сойка. А вот в развилке молодых стройных дубков — сброшенный еще прошлой зимой ветвистый рог шестилетнего лося. Испугавшись шороха моих шагов, стремглав пронесся в лесную чащу рано побелевший косой…

Из-под полога мрачных елей и пихт тропинка вывела меня на небольшую лесную полянку. Лучи тусклого солнца горели колючими мелкими пскоркамп в невысохших каплях обильной росы ?на плоском муравейнике жиденькая кучка по-осеннему медлительных муравьев наслаждалась последним теплом.

Я сделал несколько осторожных шагов и остановился. На зеленых щетинистых мхах, у подножия муравьиного «цареграда», на тощей, полуиссохшей траве ясменника, будто кто-то их разбросал, лежали на остывшей земле сплошным лимонно-желтым ковром удивительно крупные листья. Приглядевшись повнимательнее, я понял, что это листья осины.

Я измерил лист: он был раз в десять больше обычного. Вскинув голову, я увидел могучие, колонновидные, очень правильной формы прямые стволы. Стройные гиганты (им было лет пятьдесят) были более тридцати метров высоты и свыше полуметра в диаметре. Чистая, бессучковая часть ствола поднималась на двадцать с лишним метров над землей. Кроны были заостренные, тонковетвистые; гладкий, не пораженный грибами ствол говорил об отменном здоровье деревьев.

Да это же исполинская осина! Когда-то большой советский ученый-селекционер А. С. Яблоков писал об этом дереве, изредка встречающемся в наших лесах. Сам Яблоков обнаружил эту осину в Костромской области более четверти века назад…

Садилось солнце. Извилистыми лесными тропами по разноцветному ковру свежеопавшпх листьев я добрался к ночи до глухой деревеньки Старые Гари и попросился на ночлег к здешнему старожилу деду Евстигнею Еремеевичу. Это был крупный бородатый старик, когда-то, наверное, очень сильный. Говорили, что в молодости он хаживал в одиночку на медведя.

Вечером за чашкой крепкого чая я с восторгом рассказал деду Евстигнею о своем открытии. Дед снисходительно усмехнулся в седые усы.

— Да, лет шестьдесят тому назад, когда леса тут ишшо не рубили, осина такая часто встречалась, и у Красного бруса, и за речкой Шадон, да вот и тама, в Осиновой пади, — дед махнул костлявой рукой в сторону леса.

— Я вот помню, было мне эдак лет пятнадцать, — продолжал он, — приехал к нам в глухомань анжинер из самой Вятки, будто бы с железной дороги. Откупил он в деревне восемь квартир для рабочих. Дядю Никона Ермолаича артельщиком выбрал. Грамотных ведь тогда не было. А у меня церковноприходская школа за плечами. Как-никак образование. Ну, меня вроде десятником, што ли, сделали. Дали мне долгушек, книг разных для записей, значит. А тут нижегородских мужиков, мастеров по дереву, человек пятьдесят приехало. И давай они осину эту валить да лопаты из нее делать. Известно ведь — лучшего дерева на лопаты не найдешь! Ну, снабдили меня эдак-то книгами и наказали, чтобы лопаты считал. Так вот в те поры, помню, за четыре года рабочие смастерили больше миллиона лопат этих самых. Ну уж мастера так мастера были! Настоянию кудесники. Лопаты — что те игрушки!

Дед неторопливо отхлебнул глоток густого чая из глубокого разрисованного цветами фарфорового блюдца. Сипло гудел на столе горячий самовар, попыхивая в отдушнику сероватым парком.

— Для очистки железных дорог от снега, говорят, отправляли лопаты те. Так что осины этой было здесь тогды видимо-невидимо…

Я верил и не верил деду. Ведь на миллион лопат нужно более двадцати тысяч кубометров прекрасной осиновой древесины, или не менее восьми — десяти тысяч штук совершенно здоровых стволов! Из книг я знал, что сейчас эти реликтовые деревья — явление чрезвычайно редкое. Действительно ли они были так широко распространены в прошлом?

Дед Евстигней кряхтя встал, накинул на костлявые плечи выцветшую фуфайку. Сходил в чулан. Принес объемистую связку пожелтевших от времени, запылившихся долгушек десятника. Я полистал книжки. Вот итоги работы за 1897 год Двести восемьдесят четыре тысячи лопат! Эта цифра меня оглушила. Значит, прав дед, и сравнительно недавно здесь действительно росли девственные леса, в которых встречалась эта ценнейшая форма осины!

Ночью мне не спалось. В глазах стояли гигантские стволы виденных днем осин. Огромные бронзовые листья их сплошным покровом лежали на чисто вымытом полу дома. Я беспокойно крутился с боку на бок. Как же неразумно мы относились к лесу в прошлом. Да и теперь еще не научились ценить его по-настоящему! До сего времени столько лесхозов средней и северной полосы Союза рубят выборочным, то есть официально запрещенным, способом лучшую осину на те же лопаты, клепку, тарную дощечку и другие изделия, уничтожая элитные деревья, сохранившиеся в глубине отдаленных лесных кварталов. Эти деревья — «последние из могикан», реликты, остатки некогда росших здесь лесов, уцелевшие до наших дней.

С каждым годом все больше скудеет лесная казна. Выработанный веками природный иммунитет лесных деревьев против массовых заболеваний мы легко расшатываем бессистемными рубками, лесной антисанитарией, бесхозяйственностью. Вырубание лучших деревьев осины — яркий пример этому. Не потому ли в спелом возрасте осинники обычно почти целиком поражены центральной стволовой гнилью? Вот и считают осину ни на что не годным деревом. Даже дрова из осины, по народному выражению, «не горят без керосина».

Реликтовая же, гигантская, или, как ее назвал академик А. С. Яблоков, исполинская, осина отличается отменным здоровьем, прекрасным качеством древесины, исключительно быстро растет и в короткие сроки создает огромные запасы древесины. А главное — она могла бы служить прекрасным сырьем для целлюлозно-бумажной промышленности, которая ежегодно требует свыше пятнадцати миллионов кубометров в основном еловой древесины. Здесь осина — бесценный заменитель дорогостоящей и медленно растущей ели. Ель в восьмидесятилетием возрасте дает всего двести кубометров древесины с гектара, а исполинская осина в возрасте сорока лет способна дать на тех же самых почвах пятьсот-шестьсот кубометров. Значит, за время созревания одного поколения ели с той же площади можно снять два урожая осиновой древесины, причем по объему ее будет в пять раз больше, чем еловой!

Есть над чем поразмыслить!

По данным лесной статистики, в СССР более пятнадцати миллионов гектаров осиновых насаждений. Это площадь всех лесов Франции, Англии, Венгрии и Швейцарии, вместе взятых. Кроме того, осина постоянно заселяет новые вырубки. Но вся беда в том, что огромные пространства вырубок заняты малоценными, неустойчивыми против гнили формами осины. Если бы советские лесоводы смогли засадить хотя бы десять процентов низкокачественных осинников исполинской осиной, хозяйство страны дополнительно получило бы около четырехсот миллионов кубометров прекрасной древесины. А если такую замену произвести на всех пятнадцати миллионах гектаров! Это было бы еще около четырех миллиардов кубометров древесины. А ведь это объем заготовок леса всей страны за целое десятилетие. А выигрыш во времени? Кроме того, надо учитывать, что осинники заселили большинство вырубок в обжитых районах европейской части Союза. Если ввести в хозяйство этих районов быстрорастущую исполинскую осину, возможно, что многие предприятия лесной промышленности не пришлось бы переводить куда-то в Сибирь, расходуя на это огромные средства…