Джером Биксби - На суше и на море [1970]

Старушка показывала котлы, она погружала руки в зерно и все говорила и говорила, как бы обрадовавшись случайному слушателю. Мы снова вышли во двор. Подняв с земли колотушку, бабушка постучала ею по ореху пальмы дум и протянула мне его сердцевину. Это был подарок, выражение дружбы.

Мне хотелось что-то оставить старушке на память. Дорожная сумка с вещами лежала в машине.

Я быстро возвратилась на площадь и увидела проводника. Он сидел под деревом рядом с африканцем, лежащим все в той же изящно-ленивой позе.

Проводник открыл дверцу машины.

— Вы ходили на озеро? — спросила я.

— Озеро ушло… — Он сидел на ступеньке, пока я рылась в сумке, которая изрядно уже опустела во время поездок по стране. Наконец я нашла хохломскую брошь — золотой василек на красном, сияющем лаком поле.

Я укладывала в сумку дары Чада — орехи кола, початки колбасного дерева, плоды — и расспрашивала проводника, почему ушло озеро.

Он развел руками.

— Этого никто не знает… Там живет огромное стадо старых седых гиппопотамов, они охраняют тайну…

Тайна озера заключалась в том, что в один прекрасный день вода начинает вдруг прибывать. На глазах затопляются острова, исчезают деревни. Иногда наводнение разрушает города.

Деревня, в которую мы приехали, стояла близ озера, и жили в ней люди котоко — одного из больших племен, населяющих земли, лежащие в низовьях крупнейших в республике рек — Шари и Логоне.

Котоко — потомственные рыбаки, но они занимаются также земледелием и скотоводством. Рыбацкие деревни часто узнаешь по запаху. Но в этом селении рыбой не пахло. Озеро ушло далеко, остались зеленые заросли камыша, подступающие к самой границе селения.

Засунув в сумку последние сувениры, я вышла из машины, чтобы вернуться к старушке, и увидела женщину, вышедшую из узенькой улицы. Что-то знакомое показалось мне в ее облике. Седые косички, морщинистое лицо. Да, это была она, старая бабушка котоко. Она шла торжественно и прямо. Долгие годы ношения клади на голове выработали эту величественную походку. Даже возраст не изменил, не согнул старушку.

На плечи ее, словно римская тога, была накинута зеленая ткань, которую я видела в ее хижине. Бабушка подошла ко мне, и я скрепила на плече эту ткань красной брошкой.

Как только брошка стала собственностью женщины, она, показав на нее, начала что-то объяснять.

— Она просит, чтобы вы прикололи ее на грудь, — сказал проводник. — Сама она с этим справиться не сумеет.

И вот украшение оказалось на груди. Бабушка еще более выпрямилась, страшно важная, поплыла к колодцу, где толпились с тазами и ведрами африканки. О, с какой наивной гордостью она шла мимо них! Мне показалось, что на бабушку даже никто не взглянул. Но держалась она с таким достоинством, будто взгляды всех женщин деревни были устремлены на нее.

Затем старушка с той же царственной горделивостью прошла мимо рынка, где молча сидели продавщицы молока, мимо мусульман, подобных изваяниям, все в тех же позах сидевших на площади возле деревьев. Ее платье в последний раз мелькнуло в конце улицы и исчезло.

У машины тем временем собрались подростки. Они попросили у меня фотоаппарат, чтобы взглянуть в глазок видоискателя. Они были смелы и любознательны.

Проводник настороженно следил за ребячьей возней и, когда два подростка начали уж слишком неосторожно крутить аппарат, сердито отобрал у них камеру.

— Не нужно им этого давать. Они еще не умеют с ним обращайся, — сказал он, возвращая мне аппарат.

Я отошла под дерево и села на камень.

— Дочь женщины, которой вы подарили брошь, считают обманщицей, — сказал лежащий на земле африканец.

Я не поняла, о чем он говорит.

— У нее нет детей, — пояснил африканец. — Она вышла замуж, прожила пять лет и не родила ребенка. Муж потребовал выкуп обратно. Вождь сказал, что выкуп нужно отдать. Считается, что жена, которая не родила ребенка, обманщица. Она должна вернуться к родителям.

— И она вернулась?

— Да, она живет у матери. Муж не обязан платить за женщину, у которой нет детей…

— Чем же она виновата?

Он посмотрел на меня задумчиво, серьезно, но ничего не ответил.

Один ученый, возвратившись из путешествия по Черному континенту, сказал: «Кто хочет видеть старую патриархальную Африку, пусть торопится. В наш век она исчезает на глазах».

Многое из того, что прошло перед моими глазами во время поездки по стране, было той старой патриархальной Африкой. К этой старине относилась и бабушка из племени котоко, и неудачное замужество ее дочери. Новое неслось лавиной любознательных, динамичных ребятишек, бегающих по улицам африканского селения. Новое это были школы, больницы, предприятия, которые начали строить в стране.

Об авторе

Шапошникова Вера Дмитриевна. Родилась в городе Рязани. Член Союза журналистов СССР, работает заведующей отделом в журнале «Москва». Автор книг о путешествиях по Африке и тружениках Смоленщины, очерков в различных литературно-художественных журналах. В альманахе выступает второй раз. Сейчас работает над очерками «На родине Пржевальского».

Фотоочерк

Заставка худ. В. Орловой

Птичьими базарами принято называть колонии из сотен и тысяч птиц. Размещаются птичьи базары не только на крутых морских берегах, но и на побережьях внутренних водоемов, таких, например, как озеро Байкал, Балхаш. И все же настоящие птичьи базары бывают лишь на морских побережьях. Там, где неустанно шумит прибой, где пенистая волна лижет основания скал, на их уступах и вершинах устраивают гнездовья чайки, бакланы, чистиковые, трубконосые и некоторые другие птицы, живущие большими сообществами.

По весне, когда с береговых утесов спадает снежная пелена, к ним подлетают шумливые поселенцы. Самыми первыми обычно показываются белобрюхие кайры, или, как их зовут на Дальнем Востоке, ары. Название ара — звукоподражательное. «Арра-аррра», — кричат птицы, и, если их тысячи, такой хор заглушает не только грохот прибоя, но и шумное эхо выстрела. Кайры — самые характерные жители птичьих базаров. Они могут гнездиться и на узеньких уступах, и среди каменистых осыпей, и на ровных площадках на вершинах утесов. Кайры несут крупные, вдвое больше куриных, яйца, разноцветные, изукрашенные замысловатой вязью. Хотя в кладке только одно яйцо, но если его взять у птицы, то она вскоре снесет другое.

На Командорских, Курильских и некоторых других островах Охотского, Берингова морей и Тихого океана гнездится глупыш. Эта птица из отряда трубконосых. Ее самые близкие родичи — буревестник и альбатрос. По размерам глупыш чуть больше вороны, но, так же как буревестник и альбатрос, относится к числу замечательных летунов, способных легко носиться над самым бурным морем. Свое не совсем лестное прозвище птица получила за доверчивый нрав и способность едва ли не из рук человека брать корм. Глупыши несут очень крупные, кипенно-белые и, главное, вкусные яйца. Правда, собирать их нелегко — птицы гнездятся по чуть держащимся на крохотных уступах кочках или выступах скал.