Джером Биксби - На суше и на море [1970]

Река, полчаса назад глухо урчавшая среди камней, менялась на глазах, она полнилась, вспухала, заплескивала крутые валы высоко на скалы и с грохотом катила по дну каменья, которые недавно бессильно обтекала. Кусты лещины и одинокую пихточку среди них, стоявшие на полпути от реки до палатки, уже лизали мутные волны, подмывая корни, которые обнажились и повисли в воздухе.

Андрей Аверьянович не мог оторвать глаз от беснующейся воды, от кустов, которые содрогались под ударами волн, как живые, держались из последних сил, вцепившись в землю остатками корней. Это была борьба не на жизнь, а на смерть. Неравная борьба. Медленно, как бы нехотя куст лещины склонился к воде, несколько минут висел, касаясь верхними ветками гребней мутного потока, и упал в реку. Она зло крутнула его, выбросила на стремнину и накрыла очередной волной. Куст вынырнул, вскинул ветви, словно взывал о помощи.

Теперь молодая пихточка осталась один на один с осатаневшей рекой. И ее корни обнажились и царапали воду, рвавшую волчьими рывками куски береговой тверди.

Прохоров натянул брезентовый плащ и выбрался из палатки.

— Лошадей посмотрю, — сказал он и исчез за дождевой завесой.

Валентин Федорович тоже потянулся за дождевиком.

— И вы лошадей смотреть? — спросил Андрей Аверьянович.

— Как бы не пришлось нам искать место повыше, — ответил директор заповедника. — Давайте-ка соберем наши котомки.

Андрей Аверьянович хотел было усомниться, что вода дойдет до палатки, но в этот момент молодая пихта, на которую он снова бросил взгляд, стала медленно заваливаться в реку. Вот она уже зависла над водой, из последних сил цепляясь подмытыми корнями за косогор, вот дрогнула в последний раз и плашмя рухнула в кипящий поток, словно ее и не было. И Андрей Аверьянович поверил, что надо искать место повыше. А и как не поверить, если мутная, с грязно-белой бахромой вода заплескивала на траву в двух десятках шагов от палатки.

Пришел Прохоров. Не снимая плаща, втиснулся в палатку и, стоя на коленях у входа, сказал, обращаясь к Валентину Федоровичу:

— Чистая тоже вздулась. И на скалы дороги нет, там под горой старица, по ней вода идет, не перебраться.

Андрей Аверьянович почувствовал себя неуютно.

— Что будем делать? — спросил у Прохорова Валентин Федорович.

— Тут недалеко есть старые пихты; если вода еще на полметра поднимется, придется на них лезть, отсиживаться.

Андрей Аверьянович подумал, что и старая пихта может рухнуть, как рухнуло молодое деревцо. Но высказывать своих опасений не стал, решив, что Прохоров и Валентин Федорович больше его смыслят в лесной жизни и лучше помалкивать и делать, как они скажут.

Быстро сложили вещи, приготовили веревку, с помощью которой Прохоров рассчитывал забраться на пихту.

— Палатку снимем в последний момент, — сказал он.

— А лошади как же? — не утерпел Андрей Аверьянович.

— Отстоятся за деревьями, — ответил Прохоров, — не снесет, вода настолько едва ли поднимется.

— Будем надеяться, — глухо сказал Валентин Федорович.

Теперь три пары глаз следили за рекой, которая бросками брала косогор, приближаясь к палатке.

Дождь немного утих, гром пророкотал глухо — видимо, где-то за горой. Андрею Аверьяновичу очень не хотелось покидать палатку, шлепать по воде и карабкаться на огромное, неохватное дерево. Он представил себе и мокрую колонну ствола, и первые сучья пихты высоко над головой. Не просто до этих сучьев добраться, даже с помощью веревки. Лет тридцать назад, когда он весил шестьдесят килограммов и лихо делал «склепочку» на турнике, пихтовый ствол не смутил бы его, но теперь эта гимнастика была ему, кажется, не по силам.

На той стороне реки стали видны деревья и скалы. С неба лило не переставая, но сейчас это был все-таки дождь, а не водопад. Андрей Аверьянович до боли в глазах смотрел на одинокий валун, вросший в землю на склоне. Поток то подкатывал к нему, то отливал назад, готовясь для нового прыжка. Несколько раз валун торчал, как голый остров. Но вода не смогла удержать своих позиций и откатывалась ниже, чтобы с новой силой ринуться на косогор. Вот уже с десяток минут она ни разу не захлестнула камень целиком, и Андрей Аверьянович проговорил с надеждой:

— Кажется, перестала прибывать.

Ему не ответили. Только спустя минут десять Валентин Федорович, который тоже следил за рекой по какому-то ориентиру, сказал:

— Похоже, что держится на одном уровне.

Дождь утихал, теперь это не вызывало сомнений, редела водяная завеса, и открылся ближний снежник; стало видно, как по водотокам летели вниз одетые пеной потоки.

— Кажется, пронесло, — с облегчением сказал Прохоров.

Дождь все шел, но смирный, обыкновенный, река по-прежнему мчала бешеные волны мимо палатки, ревела, но вода больше не угрожала людям, она даже отступила немного, оставив в покое одинокий валун, который не выпускал из виду Андрей Аверьянович. Путники вспомнили, что они сегодня не обедали, и наскоро поели.

Стало темнеть. Прохоров ухитрился разжечь костер, и все обсушились. Спать легли двое, третий должен был бодрствовать на тот случай, если ночью дождь усилится и река начнет прибывать. Чтобы не застала врасплох: с горной водой шутки плохи.

Первым вызвался дежурить Андрей Аверьянович.

— Все равно не усну, — сказал он, когда Валентин Федорович запротестовал и хотел уложить его спать. Ему и в самом деле не хотелось спать. Тело устало предельно: непривычная верховая езда, эта ужасная гроза с ливнем — все это отчаянно утомило. Но сейчас он ощущал ленивый покой, состояние, которое хотелось продлить, наслаждаясь им. И голова была совершенно ясная, легко думалось. Шаг за шагом он перебрал в памяти события сегодняшнего дня. Этот гром, который катался от стены к стене, как живой, и нельзя было установить, где он возник и где угас. Горное эхо. В разных горах оно звучит по-разному, об этом он где-то читал. Как оно ведет себя в этом ущелье, он убедился сам.

И тут Андрей Аверьянович подумал о Кушелевиче и о том, как тот обернулся на выстрел. Точно ли на выстрел? Он обернулся на звук выстрела. И никого не увидел. И не мог увидеть, потому что там, куда он посмотрел, никого и не было…

Глубокой ночью Андрей Аверьянович разбудил Прохорова, а сам лег на его место.

— За время моего дежурства никаких происшествий не случилось, — пробормотал он, — дождь идет, но не сильный.

Лег, укрылся с головой, думал, что уснет не сразу, но сон сразил его моментально.

Дождь перестал еще ночью, и река поутихла, ушла в прежнее русло. Там, где она побывала, полегла трава, на месте вырванных кустов и деревьев зияли ямины. Прохоров, ходивший на разведку, сообщил, что у рощи гнутого бука смыло тропу.