Джером Биксби - На суше и на море [1970]

— Тогда придется Векшина. Его напарник больной, а в осичевской паре он ни к чему. Векшин, пойдешь с нами!

Пары рубщиков потянулись на начатые и запасные визиры… Мы остались вчетвером с Рябининым. Приступили к Векшину: говори! Без «народа» язык у Семена развязался:

— Как Фрол взял — не видел. А вот про что расскажу: после обеда кончили мы втроем седьмой визир, пошли на центральный, с него восьмой нам начинать приходилось, в другую, значит, сторону. Вот принялись рубить да вешить, а тут стало накрапывать. Фрол и говорит: «Вы, ребята, гоните визир, а я пойду поставлю столоб на центральном — межевой велел». А визир-то у нас только еще начат был, сажен разве что полсотни от центрального пробили. Слышу: Фрол топором легонько тяп-тяп, потом — шарх! — бересту содрал. Ну мы рубим, а дождь пуще. «Пошли, — говорю, — Вася, на стан». Вот выходим мы на центральный — ни столба, ни Фрола. Гляжу — береста с березы драна. Глядь — и сам Фрол шнырь из ельника с другой стороны. «Ты откуда?» — «Да чего-то, — говорит, — живот схватило». Что ж, думаю, живот болит, а береста при чем? И куда делась? Тогда маленько подивился да и думать бросил. А теперь подозреваю; ухоронку свою от дождя укрывал!

Харитонов, внимательно выслушав Семена, спросил:

— Как думаешь — найдем?

— Чего не найти! Фролова ухоронка от центрального рядом. Время-то у него малое было, некогда далеко ходить.

Выждав на всякий случай часок, чтобы Осичев с Парфеновым подальше- врубились на своем восьмом визире, мы вчетвером пошли по центральному до пересечения с седьмым и восьмым визирами. Осмотрели ободранную березу — убедились: свежо. И Векшин, и Рябинин — оба охотники давние, мастера. И оба следопыта повели нас Фроловым следом, как-то разбирая на земле незаметную для меня помятость мха и травы.

След привел к двум крупным елям-валежинам, упавшим крест-накрест. В еще не опавшей свежей хвое Векшин «усмотрел» бересту.

— Вот она! — И он раздвинул густые еловые лапы.

Под верхним стволом на сплетении ветвей, прижатый к ним толстым суком, лежал берестяной коробок. Он был покрыт лоскутком бересты, как двускатной крышей… Достали, развернули — и вот пакет с хиной.

Сели на валежины потолковать. Я заикнулся: заставить Фрола признаться, да и дело с концом. Но старшие в один голос решили: дело артельное, артелью обсудить.

После ужина Харитонов объявил рабочим: хина найдена. Подозрение на Осичева. Что будем делать?

Заговорил Михаил Васильевич. Человек на подозрении, взял что дороже денег. В город на суд не поведешь. Самим надо разобраться, а коли не оправдается — наказать своим судом.

С этим согласились все. Харитонов предложил, чтобы пустого галдежу не было, выбрать судью.

— Сам и суди! — Чего там! Харитонова выбрать! — Харитонова!

Но он отказался: собрание одно, а суд, мол, другое, из артели выбрать нужно. Пошумели, покричали, но было ясно: большинство за деда Рябинина — справедливый человек.

Судопроизводство не затянулось.

Михаил Васильевич вызвал Векшина:

— Говори, Семен, народу, что нам сказывал.

И Векшин повторил свое утреннее повествование: как рубили, как дождь начался, как Фрол отошел и драл бересту, как Семен с Васей встретили его на центральном.

Судья спросил Василия Парфенова:

— Фрол бересту содрал?

— А как же!

— Ты березу видел?

— А как же!

— Все правильно Семен объяснял?

— А как же!

Над Василием посмеялись: вот чудак, заладил одно, будто других слов не знает. Но судья оборвал зубоскальство:

— Нечего ащеульничать! Тут дело строгое — не до смеха.

Затем спросил подозреваемого:

— Фрол! Может, признаешься?

— Чего ко мне привязались? Семен прет невесть что, а вы уши развесили! Подумаешь большое дело — берестину содрал!

— Фрол, — прервал его Рябинин, — а для чего ты ее драл?

— От дождя хотел схорониться.

Не стерпел Семен:

— А что ж ты с нами под дождем шел без крыши?

Судья осадил его:

— Не врезайся в чужие речи! Жди покуда… Фрол! Отвечай про крышу.

Тот было замялся, но нашелся:

— Худо содрал, с дырками. Бросил…

— Иван Андреич, — попросил Рябинин, — покажь ему коробок, да и кровельку тоже — с дырьями ли?

Харитонов вынул берестяное изделие Фрола, показал всем.

Судья хмуро глядел на обвиняемого:

— Эх ты, гнилая душа! Думал, не разыщем? Проси прощения. Может, народ и помилует.

Но Фрол хорохорился. Мало ли чего в лесу найдут, а он-то при чем? Тут судья выложил артели, где и как найдена хина, и заявил, что больше разбирать нечего:

— Правильно виним али не правильно?

— Правильно! Верно! — загудела артель. Ведь все это были охотники. Им картина была ясна, как на ладони; береста, след — все это были для них неопровержимые улики.

— Как с ним поступим? — спросил Михаил Васильевич. — По мне, спустить нельзя. А вы, народ, как решите? Прощать али наказывать?

— Дай скажу! — попросил Федор Кашин, вандышский мужик. — Граждане! За что Фрола наказывать? Ведь деньги он не тронул, а порошки какие-то. Не годится, конешно, да дело-то пустое. Отругать его — и все…

Ему не дали договорить:

— Дружка выгораживаешь! Верно, сам такой! Ишь, пустяк нашел! А Егору без пустяка хоть помирай!..

Поднялся великан Агафон Огурцов, снял шапку, тряхнул своими льняными волосами; долго молчал, не в силах одолеть заикание, — так волновался. Наконец заговорил:

— Де. де. ньги у. у…у…крал бы — простил бы! А..а..а., то вещь т…т…такую! Выдрать до крови!

Но судья заявил, что Советская власть драть не дозволяет.

Заговорил болтун Леонтий Ефимов:

— Я знаю, что делать! Прощать, известно, не годится. Драть нельзя, и нам пользы нет. Оштрафовать Фрола, как следует, на артель. По крайней мере вернемся — вина попьем!

Но эту соблазнительную перспективу не поддержали:

— Дело поганое — кража! А тебе бы только на чужбинку вина глотнуть! Опомнись!

Выступил с предложением судья Рябинин:

— Фрол украл, не повинился. Вон его, чтобы в нашей артели вора не было! Вон из лесу — вот ему казнь!

Эту меру дружно одобрили:

— Правильно! Вон его! Прочь вора!

С исполнением приговора не мешкали: завтра Фролу отправиться! Он взмолился:

— Товарищи! Оштрафуйте, что хотите делайте, только не гоните! Что я дома бабе скажу? Как перед людьми оправдаюсь?

Но суд народа был тверд: «Уходи! А жене так и скажи: вор я!»

Поутру таборщик допросил Фрола:

— Сухарей хватит на дорогу?

— Хватит… — понурясь, буркнул Фрол.

Из артельного фонда выдали ему крупы, трески, масла. Векшин дал свой солдатский котелок: